Сердце сжимается от болезненного напоминания, и я возвращаю Кристине эти ощущения, стискивая кожу на ее бедрах:

– Ничего нового.

– Дань…

– Не называй меня так, – резко обрываю я.

– Нас ведь никто не слышит.

– Я слышу, – мой голос тверд, мысли полны ожиданий.

Может быть, сейчас все изменится. Может быть, она поймет наконец, что к чему.

– Это твое имя! Почему я не могу?!. – Крис повышает голос, но резко замолкает, теснее прижимаясь ко мне и глубоко вдыхая. – Извини, занесло.

Беззвучно усмехаюсь, опуская веки. Как я и думал, прогресса нет. Несколько минут в равнодушном безмолвии утягивают в темную пустоту, но, к сожалению, Крис не может долго сохранять тишину.

– Что ты собираешься делать после колледжа? У нас ведь последний год.

– Не знаю. Еще не решил, – с легкостью лгу я.

– Понятно.

Стая птиц в голове замедляется, но только чтобы через секунду закружиться с новой силой. Последний год. Смогу ли я сделать еще хоть что-то? Пусть немного, но изменить этот гребаный мир. Получится ли вытащить еще одну заблудшую?

– Крис, иди ложись.

– Ладно. – Она оставляет поцелуй на моем виске, ласково прижимаясь губами к коже. – Я люблю тебя.

Ответа нет. Его никогда не было. Руки сами знают, что делать. Я изучил ее тело вдоль и поперек, каждую его часть. Без особых усилий завожу Крис, скользя пальцами между ее бедер и целуя нежную кожу на шее.

– Жду тебя в постели, – произносит она с придыханием и сползает с моих колен.

– Скоро приду.

Она уходит, изящно покачивая бедрами, словно ничего не произошло и не было сказано этих идиотских слов. Крис – мой самый первый и не совсем удачный эксперимент. Я думал, что смогу ей помочь, но допустил несколько непростительных ошибок. Именно поэтому она все еще рядом со мной. Все еще верит в то, что у нас может что-то получиться.

Достаю из пачки еще одну сигарету и запрокидываю голову, чиркая зажигалкой перед лицом. Дым наполняет легкие с первым вдохом и рассеивается в темной комнате после выдоха. Я должен закончить с ней до конца года, дать ей новый стимул и новый смысл, иначе я ничем не лучше, чем он.

POV: Алена

Обвожу взглядом небольшую комнату с грязно-бежевыми стенами. Слой пыли на подвесных полках толщиной с палец, за единственным окном виднеется темная ржавая решетка. Никаких занавесок и других элементов уюта, кроме леопардового пледа на одной из двух кроватей.

– Поверить не могу, что они отправили тебя туда, – слышу печальный голос Маши из телефонной трубки.

– Я и сама не верю.

– Так жаль, что ты не вернешься в этом году. Я привезла тебе новую одежду. Ну как новую… Лолка свои вещи разбирала и оставила кое-что для тебя. Думаешь, я смогу их тебе передать?

– Не знаю, Маш. Я уже ничего не знаю.

– Расскажи, что вообще случилось? Ты была недоступна последние две недели, я переживала.

Касаюсь рукой бритой макушки, и на глаза наворачиваются слезы. Эти две недели я просидела взаперти, размышляя о том, что меня ждет в Волковском колледже. Возвращение мобильного телефона обрадовало, но даже с ним вряд ли будет легче выжить в этой тюрьме.

– Родственнички решили, что мое место среди «Волков», – только и произношу я.

– Не понимаю, почему они тебя держат. Ты совершеннолетняя и…

– Маш, пожалуйста, не надо. Я мечтаю, чтобы они выгнали меня или отказались. Я… я просто…

– Прости, Ален. Не расстраивайся, ладно? Мне жаль, что так вышло, но подумаешь, «Волки»! Может быть, все не так плохо? Какая разница, где учиться? Вот получим дипломы и уедем с тобой куда-нибудь далеко, где твоя семейка уж точно нас не достанет.

Слова Маши немного успокаивают. Мысли о светлом будущем не позволяют надежде погаснуть, но здравый рассудок не желает молчать. Никто не знает, что будет через год, а тем более два. Мы не можем заглядывать так далеко.

– Здесь еще хуже, чем я себе представляла. На окнах решетки, все грязное и старое, – понижаю голос до шепота. – Я видела, как дядя разговаривал с комендантшей. Эта тетка похожа на ведьму.

– У нее бородавки на носу?

– Если бы…

Вдруг дверь распахивается, и в комнату врывается женщина средних лет. Подпрыгиваю на старом матрасе, едва не выронив телефон, и испуганно хлопаю ресницами. Неужели она меня слышала? Вдруг и правда ведьма?

– Миланович?! – грозно вскрикивает комендантша.

– Я перезвоню, – быстро говорю Маше и сбрасываю звонок. – Да, это я. Здравствуйте.

Женщина бросает на кровать стопку постельного белья, подушку и тонкий матрас и прищуривается, впиваясь в меня пытливым взглядом. Ее темная растрепанная коса свисает с одного плеча, а черный балахон в пол только добавляет ведьмовской безуминки. Не хватает лишь метлы и остроконечной шляпы. Что-то мне подсказывает, что с этим персонажем лучше не ссориться. Себе дороже.

– Спасибо, – скромно улыбаюсь я. – Меня зовут Алена, а вас?

– Агата Павловна, – настороженно отвечает она.

– Рада знакомству, Агата Павловна.

Женщина оторопело дергает головой, будто я щелкнула ее по лбу. Черты ее лица немного смягчаются, а в блеклых глазах проступает слабый отблеск жалости:

– И я тоже рада, Алена.

Агата Павловна еще несколько мгновений внимательно меня разглядывает, а после подходит к кровати и забирает матрас, больше похожий на тонкое покрывало, которому навскидку чуть меньше пятидесяти лет.

– Принесу тебе другой. И одеяло. Ночи здесь холодные.

Ее внезапная забота уже согревает, на душе становится чуточку спокойнее, но ненадолго. Агата Павловна вновь приобретает устрашающую серьезность и произносит:

– Будь осторожна, девочка. Не думаю, что ты впишешься в местный контингент. Тебе придется отрастить когти и клыки, но, если будешь нарушать правила общежития, я сама тебя покусаю.

Не знаю, что сказать, поэтому молча киваю, будто все поняла. Агата Павловна едва заметно качает головой и покидает комнату, одарив меня на прощание косым сочувствующим взглядом.

Время близится к полудню, яркие солнечные лучи бьются в окно. Даже после влажной уборки комната не стала выглядеть лучше, но по крайней мере дышится здесь теперь куда легче. Заканчиваю раскладывать вещи, заняв меньше половины шкафа и всего одну подвесную полку, чтобы не стеснять соседку. Из коридора доносятся женские крики, и я замираю на месте, внимательно прислушиваясь.

– Да все я помню, Павловна, не нуди! Ты же меня знаешь!

Голос Агаты Павловны не такой звонкий, чтобы разобрать слова, но недовольство чувствуется в одной лишь интонации.