Русские источники добавляют к этой весьма полной картине целый ряд важных деталей.

Если Горсей видел на церемонии главным образом Годуновых, родичей своего благодетеля Бориса Федоровича, да еще запомнил князя Глинского, одетого с необыкновенной роскошью, и Никиту Романовича Юрьева, шедшего рядом с царем, а о прочих служильцах Государева двора мог сказать лишь, что они располагались «по чинам», то официальная летопись гораздо информативнее. Она сообщает имена людей, получивших на торжестве первостепенное значение. Те, кто попал в этот круг, либо составляли высший ярус власти в середине 1584 года, либо были близки сердцу Федора Ивановича. Чаще всего летопись упоминает Бориса Годунова. Но родня его, в отличие от рассказа Горсея, в летописном сообщении не фигурирует совершенно. Как видно, Годуновы тогда еще не обладали абсолютным влиянием на государственные дела. Официальная летопись выделяет роль казначеев Василия Головина и Деменши Черемисинова: они подносили Федору Ивановичу «животворящий крест и царьский венец и диядиму и скифетр и яблоко[11]». Они же, вместе с разрядным дьяком Василием Щелкаловым и поместным дьяком Елизарием Вылузгиным, несли царские регалии в Успенский собор. Любопытно, что ни Головин, ни Черемисинов, столь заметные в начале царствования, не удержатся у власти надолго. Но пока они стоят высоко. Конечно, одну из главных ролей играет во щэемя торжественной церемонии глава Русской церкви — митрополит Дионисий; рядом с ним — два других архиерея, весьма высоко стоящих в церковной иерархии: архиепископ Новгородский Александр и архиепископ Ростовский Варлаам. Дионисий также скоро уйдет. А вот величайшего церковного деятеля времен Федора Ивановича, будущего патриарха, а в 1584 году еще только епископа Коломенского Иова, не видно… Выбор иных представителей духовенства, оказавшихся на венчании Федора Ивановича, симптоматичен. Прежде всего, в Успенском соборе, недалеко от Царского места, стояли митрополит «из Еросалима Вифлеомской» Неофит, а также «архиепископ и епископы и старцы святые горы Синайские и Афона». Трудно сказать, кому пришла в голову идея пригласить духовенство Православного Востока к восшествию на престол русского царя, но это был акт большой политической мудрости: венчанию Федора Ивановича на царство постарались придать вид события, важного для всего Православного мира. Наконец, некоторые участники церемонии могли быть выбраны для исполнения важных ролей самим государем. Это прежде всего царский духовник — благовещенский протопоп Елевферий. Сколь сильно царь почитал своего отца духовного, видно из одной детали: несмотря на присутствие митрополитов, архиепископов и епископов, именно протопоп Елевферий возглавил шествие от Архангельского собора к Успенскому, неся на голове «животворящий крест», «царский венец» и «диядиму». Почесть необычайно высокая! В самом же Успенском соборе крест с налоя к Царскому месту подносили архимандрит Троице-Сергиева монастыря Иона и архимандрит владимирского Богородице-Рождественского монастыря, тоже Иона. В данном случае почесть оказывалась не двум архимандритам или, вернее, не только им, но и двум обителям, признававшимся, таким образом, честнейшими. А на Руси тогда очень внимательно относились к подобным знакам внимания… Кто определил, что честь такого рода должна быть оказана именно Троице-Сергиеву и Рождественскому монастырям?[12] Предположительно, сам государь, с большим вниманием подходивший к иноческому быту. Особенное почитание царем преподобного Сергия и его обители прослеживается по разным источникам на протяжении многих лет царствования Федора Ивановича. Видимо, первый раз оно проявилось при восшествии его на трон.

Иной памятник русской исторической мысли, Московский летописец, кое в чем подтверждает повествование Джерома Горсея и официальной летописи, кое в чем дополняет их свидетельства новыми фактами, но в некоторых местах противоречит им. Московский летописец содержит самый обширный во всей русской летописной традиции рассказ о венчании Федора Ивановича на царство. Историки спорят, когда именно и в какой среде возникло это историческое сочинение. Высказано множество разных суждений на этот счет, порой взаимоисключающих. Наиболее вероятными выглядят построения В.И. Корецкого и Я.Г. Солодкина. Они отдают честь создания Московского летописца столичному духовенству. Только первый видит в нем «остатки» митрополичьего и патриаршего летописания, а второй полагает, что памятник создан в среде «кремлевского соборного духовенства». И в том, и в другом случае составитель (или составители) летописца должен быть в высшей степени хорошо осведомлен о ходе торжественной церемонии венчания на царство 31 мая 1584 года.

Сведения Московского летописца добавляют к общей картине того дня следующее.

Прежде всего, полностью подтверждается та пышность, то богатство убранства, о которых писал Горсей. Переходы между кремлевскими соборами и государевой «Золотой палатой» были выстланы багряными сукнами, «лундышем червчатым», а поверх сукон — «бархаты золотыми». Царское «горнее место» в Успенском соборе было «устроено в высоту 12 степеней (ступеней. — Д. В.)», обито сукнами, а поверх сукон — бархатом. Дворяне и дьяки, поставленные по пути царского шествия, облачены в «златые одеяния». Возглавлял процессию действительно протопоп Елевферий, окруженный дьяками с кадилами. Борис Федорович Годунов играл во всем действе видную роль. Однако автор Московского летописца называет и других аристократов, чья роль по «чести» своей может сравниваться с годуновской. Из числа служилой знати выделяются три персоны. Прежде всего, назван тот же казначей Владимир Головин. Кроме того, церемония предусматривала момент, когда (во время «святого выхода с Евангелием» на литургии) Федор Иванович должен снять с себя царский венец, отдать в руки приближенных скипетр и «яблоко». Очень важный момент, поскольку именно он определяет очередность «чести» для вельмож. Кому достался венец? Борису Федоровичу Годунову? Отнюдь нет! Гедиминовичу, боярину князю Ивану Федоровичу Мстиславскому, одному из крупнейших полководцев грозненского царствования, самому знатному человеку в Московском государстве — за исключением самого царя. Тому же И.Ф. Мстиславскому доверена еще одна почетная служба — осыпать государя золотыми монетами в наиболее важные моменты церемонии… Тогда, может быть, Годунову дали скипетр? Тоже нет, Борису Федоровичу пришлось удовольствоваться лишь «яблоком» — третьим по чести из монарших регалий. А скипетр получил Рюрикович боярин князь Василий Федорович Скопин-Шуйский.

В соответствии с известием Московского летописца, помимо митрополита Дионисия, из числа русских архиереев присутствовали: архиепископ Новгородский Александр, архиепископ Казанский Тихон, архиепископ Ростовский Евфимий, епископ Вологодский Варлаам, епископ Суздальский Варлаам, епископ Смоленский Сильвестр, епископ Рязанский Леонид, епископ Тверской Захарий, епископ Коломенский Иов, архиепископ Крутицкий Варлаам (Пушкин).

И здесь владыка Новгородский — на первом месте после митрополита. Вторым назван Тихон и лишь третьим — Евфимий Ростовский. Собственно, казанский владыка мог быть записан в церемониальном «разряде» выше ростовского по чести, но не участвовать в почетных церемониальных действиях из-за ветхости лет. Но почему ростовский архиепископ назван Евфимием, а не Варлаамом? Дело в том, что официальная летопись допускает явный анахронизм. Да, известны архиепископ Ростовский Евфимий и первый митрополит Ростовский Варлаам; последний окажется на митрополичьей кафедре в Ростове Великом несколько лет спустя, но в 1584 году Москву посетил именно владыка Евфимий.