Я обратил внимание, что Плисецкая не любит терять время понапрасну. Я не раз слышал от нее:

– Давайте торопиться. У нас не слишком много времени. Время не безгранично.

Эта собранность и концентрация у нее в крови.

Майя Михайловна пригласила в свою гримерку. Светлая комната, в напольной вазе – три большие красные розы, на гримировальном столике вселенский беспорядок: пуанты, заколки, бесконечные балетные аксессуары, афиша. Сразу видно, временное жилище. Я высказываю свои пожелания: интервью хотелось бы разбить на несколько глав и записывать каждый день по одной главе. Кроме того, важно снять репортажные моменты, фиксирующие закулисную жизнь Плисецкой. В Миккели мы приехали на пять дней, и глав будет пять.

– Меня все устраивает. Только должна предупредить: сниматься буду без грима и специального макияжа.

Конечно, это заявление несколько озадачило – все-таки возраст солидный. Я поинтересовался у оператора Андрея Квардакова, есть ли у него какие-то специальные фильтры. Но ничего не понадобилось. И не потому, что Плисецкая передумала. Нет, она осталась верна себе – только деликатно подкрашенные губы и ресницы. А в остальном… Как только включалась камера, происходило следующее. Все морщины на лице Плисецкой разглаживались, и она молодела лет на двадцать! И это преображение происходило каждый раз, когда звучало слово «мотор!». Сначала я думал, что мне это только кажется и что желаемое я выдаю за действительное. Но вот я слышу от редактора Тони Суровцевой: «Ты замечаешь, что Плисецкая как-то меняется в кадре?» Я провел немало съемок, но ничего подобного больше не видел. Такое сильное энергетическое поле излучала только Майя Плисецкая.

Интервью с Майей Михайловной мы записывали в разных местах. Первую часть решили снимать здесь же, в гримерке.

Кадры из документального фильма «Майя. Урок классического танца» (в цикле «Субботний вечер со звездой»). 1996 год.

Конечно, я страшно волновался. Боялся, если что-то не понравится, услышать грозные реплики – все-таки наслышан о том, как Плисецкая рубит сплеча. Первые слова буквально выдавливал из себя. Но волнение оказалось напрасным. За все время нашего общения ничего, кроме внимательного и доброжелательного отношения, я не почувствовал. И это тоже для меня было открытием. А общались мы много – и в кадре, и за кадром. Все, что рассказывала Плисецкая, настолько увлекало, и было одно желание – чтобы камера не выключалась ни на секунду. Обо всем хотелось узнать из первых уст.

Игорь, Григорий и Вадим Верники на Шпицбергене.

…В детстве – загадка взрослого характера и разгадка взрослых тайн жизни. В детстве – загадка неутомимости любви. И разгадка семейного неуюта. В детстве – загадка неудач в карьере и разгадка удач. Детство всегда неповторимо и радостно. Даже если вы получаете уроки одиночества и терпения. Уроки детства помнишь всю жизнь. Потому что они – первые.

– Детство я провела с родителями на Шпицбергене, папа – дипломат. Там, по-моему, и книг-то не было. Там были собаки, на которых с санями мы катались. Причем полгода темно. Полярная ночь. Я гоняла на лыжах, очень долго. С гор отвесных – что такое страх, вообще не понимала.

Несколько лет назад друзья организовали экспедиционный круиз по Арктике и пригласили меня. Начиналось путешествие в норвежском городе Лонгйир. Это самый северный населенный пункт мира, где живет подавляющее большинство жителей Шпицбергена, местные называют его мегаполисом. Здесь у улиц нет названий, а за пределы города запрещено выходить без ружья из-за белых медведей, свободно разгуливающих по острову.

Первое, что я увидел при выходе из крошечного аэропорта в Лонгйире, это предупредительный знак с красной жирной окантовкой, внутри помещен профиль белого медведя, и надпись на норвежском: «Gjelder hele Svalbard», что в переводе означает «Распространяется на всей территории Шпицбергена». Август, температура воздуха от – 5 до нуля, здесь это самое теплое и комфортное время года. Туманы сменяются моросящим дождем или снегом, солнца почти не бывает. Зато какая фантастическая природа! Бесконечные фьорды, гигантские льдины голубого цвета (ничего подобного я нигде больше не встречал). Если стоять на берегу, покрытом черным песком (тоже экзотика!), можно услышать, как звенит тишина. На одном острове неподалеку от столицы Шпицбергена я попал в атмосферу «Сталкера» Тарковского: посреди пустоты и безмолвия вдруг плотным кольцом тебя окружают остатки цивилизации – брошенные железные балки, разбитые двери, какие-то огромные колеса. А по-соседству – гигантская поляна из желтых полевых цветов, уходящая высоко в горы. На другом острове в маленьком домике живет одна семья, одна на всем острове. Ты идешь по тропинке в центр острова и вдруг отовсюду взмывают вверх огромные птицы, кружат над тобой, и, защищая свои гнезда, пытаются атаковать. Чистый Хичкок! Так что многое можно понять о маленькой девочке Майе, когда представляешь ее в этом суровом арктическом пейзаже.

– А вы на кого больше похожи: на маму или на отца?

– Мне сейчас трудно судить, потому что я все-таки лишилась отца, когда мне было 11 лет. Так уж идеально его характер я и не знала. Потом, он постоянно был занят. Я его мало видела. Я не могу твердо сказать, какой у него был характер. Но огромное влияние на меня оказывала моя тетка, у которой я осталась, когда родителей посадили.

– Суламифь Мессерер.

– Да. Она очень ершистая, очень задиристая, нетерпеливая, а я – обезьяна. Знаете, как она, так и я.

Рахиль и Михаил Плисецкие с маленькой Майей.

Майя Плисецкая с двоюродным братом Борисом Мессерером (фото слева).

Майя Плисецкая и Асаф Мессерер (фото справа). Фото из архива Бориса Мессерера.

Воспоминаниями о Плисецкой со мной поделился знаменитый художник Борис Мессерер, ее двоюродный брат, сын Асафа Мессерера, великолепного танцовщика и многолетнего педагога-репетитора в Большом театре. Мессерер оформлял легендарную «Кармен-сюиту», и это была инициатива Майи Михайловны. Когда я задумал книгу о Плисецкой, то позвонил Борису Асафовичу с просьбой предоставить несколько фотографий из своего архива.

– У меня огромный архив, надо поискать. Что-то обязательно найду и пришлю вам на почту. Какой у вас