видимо, надо было показать, какой Чан Кайши ничтожный, никому не нужный.

– Вам было его жалко?

– А я про это не думала. Мне ничего не было жалко, мне всегда было интересно, я обожала сцену. Я никогда не боялась, никогда до трясу не волновалась, никогда. Мне нравилась сцена.

Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.

Из разговора с Владимиром Левашевым:

«В хореографическом училище задумали балет "Аистенок", причем ставили его сразу три балетмейстера. Спектакль получился хороший, он шел в филиале Большого театра и очень нравился маленьким зрителям и взрослым. Я был Петухом, Плисецкая – Кошечкой. Скотный двор, все подчиняются Петуху. Майя-кошечка – очаровательная, женственная, если так можно сказать о ребенке, ей тогда было лет 12. Майя от природы ярко-рыжая. Красивые волосы вились.

Она была интересная девочка. Черты лица вытянутые. Такое благородство. А ее длинная шея! В театре она быстро выросла в звезду.

Технически ей ничего не было сложно. Если бы она была более работоспособная… У нее маленькая ленца. Все давалось легко… Помню, как мы вернулись из Куйбышева в конце войны. Отдыхали в Поленовском имении. Майка была с нами. Это были дни смеха! Мы брали кастрюли, изображали на них какие-то музыкальные инструменты, хулиганили. И она принимала активное участие. На наших глазах начинались романтические отношения Плисецкой с танцовщиком Славой Голубиным. Славка был интересный парень, с хорошими чертами лица, благородный внешне мальчик. У них был длинный роман».

В своей книге Плисецкая упоминает Вячеслава Голубина. Одаренный артист, вместе с ним Майя Михайловна танцевала в «Лебедином озере», но его судьба сложилась трагично…

Я не мог не задать Плисецкой вопрос:

– Когда вы поняли, что в балете вам дано больше, чем другим?

– Знаете, Вадим, интуитивно я это, очевидно, чувствовала всегда. Дело в том, что мы ведь не задаем себе подобные вопросы и не отвечаем на них. И вот на такой вопрос я сама себе никогда не могла бы ответить.

Я вам лучше байку расскажу. Шел старый бородатый человек, и мальчишки ему говорят: «Дед! Ты когда спишь, бороду кладешь на одеяло или под одеяло?» Тот стал думать и перестал спать.

Вадим Верник и Майя Плисецкая в Миккели. 1996 год.

Я люблю цитировать эту байку «от Плисецкой», когда речь идет о каких-то вещах, которые невозможно однозначно сформулировать.

Майя Плисецкая. 1965 год. Фото Джорджа Келайдитеса.

Рядом с концертным залом живописное озеро, плавают лебеди. Почему бы нам не сделать там съемку с Плисецкой? Это же так символично. Майя Михайловна согласилась сразу. Через час после интервью встречаемся на служебном входе. Плисецкая в черном лаковом кожаном пальто, практически до пят, с широкими плечами, на шее – цветная косынка. На озере тихо, лебеди подплывают к берегу. Плисецкая чуть-чуть их подкармливает. Лебеди совершенно ее не боятся, – наверное, чувствуют родственную душу.

– Северная природа – ваша стихия?

– Я южную природу тоже люблю. Тепло люблю. Никак не могу привыкнуть к холоду. Кажется, Амундсен, полярник-путешественник, сказал, что человек может привыкнуть ко всему, кроме холода. Вот это про меня. С детства не люблю холод, с самого Шпицбергена. Там всегда было холодно, а лень было одеваться. Ведь это же надо кутаться: одни штаны, другие, шуба, шапка – тоска зеленая.

– Но все-таки дача у вас не на юге, а в Прибалтике.

– Ну, это не нарочно, просто мы были на гастролях в Вильнюсе, я танцевала сотый спектакль «Анна Каренина». После спектакля местные устроили прием. Я восхищалась здешней природой, и один из гостей, идеолог компартии Литвы Шепетис, неожиданно предложил:

«Ну хотите, постройте у нас дом». Тогда было такое время, что можно было построить, раз он разрешил. Так мы построили дачку в городке Тракай. Мне там очень нравится. Щедрин работает, я немножко занимаюсь, у меня есть станочек для тренировки. Там действительно – отдых.

Наша прогулка заняла часа полтора. У концертного зала Плисецкую окликнул пожилой крупный мужчина. Обратился на русском языке:

– Я специально приехал из Хельсинки на ваше выступление.

Они обменялись несколькими фразами, и мы с Майей Михайловной зашли внутрь.

– Это бывший солист балета. Начинал танцевать, когда я уже была примой. Давно живет в Финляндии.

Мы попили чай в буфете.

– Чтобы выглядеть худой на сцене, в жизни тебя вообще не должно быть видно, – произнесла Майя Михайловна и заказала себе порцию зеленого салата. Авокадо, фета, помидоры черри – эти продукты, кажется, я увидел тогда впервые. Уже собирались прощаться, вдруг Плисецкая говорит:

– Вечером прогон «Спящей красавицы», Таранда просил меня посмотреть. Приходите тоже.

– С удовольствием.

В зале я сидел рядом с Плисецкой. По ходу спектакля Майя Михайловна тихо комментировала, обращаясь ко мне, и комментарии не всегда были лестные. Например, про одну солистку сказала так:

– Она не чувствует музыку, ей медведь на ухо наступил.

А после прогона ту же фразу повторила Гедиминасу Таранде. Потом, правда, жалела:

– Зачем я это сделала? Ему ведь неприятно. Ну вот, язык – враг мой.

Мы поднялись на сцену. Майя Михайловна обещала пообщаться с артистами, в ожидании они выстроились полукругом.

– Вы очень хорошо танцуете. Это самое главное. Но есть у меня какие-то предложения. Наверное, подробнее не сейчас – все-таки уже 11 часов вечера.

Но некоторые замечания она успела сделать:

– В вашей партии надо больше улыбаться. А у вас обязательно должна быть финальная точка – встань и умри, иначе не будет успеха.

Отдельно Плисецкая обращается к Алексею Ратманскому – Принцу Дезире:

– Вы единственный человек, Алеша, которому я хочу сказать: поздравляю. Просто любо-дорого на вас смотреть. Такая точность, такой вкус во всем.

И добавила:

– Вообще, в последние годы на меня никто из мужчин в балете не производил такого впечатления, как он. Все делает просто идеально. Конечно, он родился таким. Знает, зачем он на сцене. Ведь не все это знают.

Надо было видеть реакцию Ратманского! В Миккели Алексей приехал из Копенгагена, тогда он был премьером Датского королевского балета, а спустя годы стал всемирно известным хореографом, и даже поработал худруком балета Большого театра.

Из разговора с Алексеем Ратманским:

«Для меня оценка Плисецкой – высшая награда. Майя Михайловна еще долгое время будет эталоном для многих поколений. Я думаю, она балерина из будущего. Она сильно опередила время и задала высочайшую планку. Тут трудно проводить параллели – но вот Мария Тальони начала романтическое течение в