Последние два года, что я работаю здесь, я вижу Стеллу чаще, чем Лену, и так даже лучше. Рядом со Стеллой жить легко, она не старается вас изменить, никогда не нападает и принимает таким, какой вы есть. У многих детей проблемы с родителями, похоже, это в порядке вещей. Только не в моем случае. У меня нет проблем с матерью.

Проблема – сама мать.

Такое ощущение, что она постоянно воюет со всем миром. Была надежда, что с возрастом это пройдет. Оказалось, мы тешились иллюзией; если и возникает впечатление, что она образумилась, то на самом деле только потому, что мы мало видимся, а значит, меньше времени и поводов для трений. В воскресенье, когда мы собираемся вместе и она заводит свои обличительные речи, я поступаю, как Стелла: стараюсь не реагировать и дать ей побушевать вволю, чтобы не лить воду на ее мельницу. В общих чертах, она ненавидит обывателей, богачей, бедняков, верующих, чиновников, тусовщиков, спортсменов, тех, кто получает социальную помощь, а также индюков и гусынь. В последние две категории она помещает гетеросексуалов – в сумме наберется немало народа, которые в ее глазах воплощают все самое гнусное и тошнотворное на этой земле. Стоит ей о них заговорить, как она не может скрыть ни своего отвращения к этому мерзкому действу, ни вечного презрения к обитателям птичьего двора. Только гомосексуалы обоих полов достойны ее расположения, даже если они богачи, тусовщики или спортсмены. В Стелле нет этой агрессивности, она вполне терпима, ей просто плевать. Следует признать, проблема возникает редко, потому что их парочка встречается практически только с гомосексуалами. Даже по работе.

* * *

Иногда их разделяет еще одно. Стелла из левых, а мать вовсе нет. Той крупицей политического сознания, которая у меня имеется, я обязан Стелле. На нее сильно повлияли годы работы в «Эр Франс» и ее бывшая должность профсоюзного представителя, а уход с компенсацией по договоренности сторон ничего не изменил в ее убеждениях. Стелла обожает ходить на демонстрации вместе со своими старыми профсоюзными друзьями. Они встречаются в бистро где-нибудь на площади Данфер или Репюблик, жарко обнимаются, делятся последними новостями и присоединяются к процессии. С тех пор как она живет с Леной, мы не пропустили ни одного шествия на Первомай, даже когда лило как из ведра и ряды заметно редели. Совсем маленьким я принимал участие в демонстрациях, сидя на плечах у нее или у Барбары, ее бывшей подружки, или же у Ива или Жерома, ее приятелей-стюардов, недавно поженившихся в «Беретике»; я размахивал красным флагом, который был больше меня, со знаками Всеобщей конфедерации труда[16] или надписью «Борьба продолжается», выкрикивал вместе со всеми профсоюзные лозунги и распевал во все горло первый куплет «Интернационала». Каждый год 8 марта – это дело принципа – мы также митингуем в честь Дня борьбы за права женщин; в свое время Стелла билась за то, чтобы и Лена присоединилась к этому феминистскому движению, но та заявила, что ее амбиции куда круче, чем требование равенства с мужчинами. Кроме этих двух ударных мероприятий, если где-нибудь организуется крупный митинг, желательно в воскресенье после полудня, например за социальное страхование, в поддержку пенсионеров или против правительства, мы отправляемся и туда тоже.

Если не считать этих национальных мероприятий, в обычной жизни и не скажешь, что Стелла такая уж левачка: из нее гроша лишнего не вытянешь, ведь у нее ресторан на руках и она не соцработник, а тем, кто наберется духу намекнуть ей, что существует такая вещь, как трудовое соглашение, она живо напомнит, что, во-первых, сейчас кризис, во-вторых, про трудовые соглашения она все знает наизусть, а в-третьих, если ты недовольна, то и вали отсюда, у меня еще десяток желающих, которые будут счастливы получить твою работу. И ей грустно видеть, что девушки не испытывают никакой благодарности.

Стелла, как и многие люди, со временем изменилась. Прекраснодушные идеи ее юных лет столкнулись с повседневной реальностью, но она отказывается признать, что в ней произошли перемены; думаю, она продолжает митинговать, потрясать кулаком и выкрикивать лозунги против власть имущих именно потому, что не хочет стареть, и для нее это предлог повидаться с давними приятелями и отлично провести с ними время на свежем воздухе. Если только, как заметила Лена, это не прекрасный повод привлечь новых клиентов, тряхнуть общими воспоминаниями и раздать визитки ресторана. И хотя я знаю, сколько вечеринок она для них организует, мне не хочется в это верить.

* * *

Моя мать – художник, настоящий, признанный, знаменитый. Выдающаяся личность в своей области. Она сама нашла свою дорогу, и вот уже многие годы к ее заведению на бульваре Фий-дю-Кальвер[17] (она это не нарочно) с вывеской «Студия», где она занимается нанесением татуировок, стоит длинная очередь. Она стала первой признанной татуировщицей в этом сугубо мужском и закрытом кругу. Возможно, потому, что совсем юной она уехала в Лондон, потом в Соединенные Штаты, училась профессии у лучших, и у худших тоже, и вернулась с точным представлением о том, чего она хочет, а чего нет. С этой точки зрения в своей работе она проявила тот же характер, что и в своих убеждениях, и это обернулось ее крупным везением, обеспечившим и славу, и успех.

Короче говоря, мать делает татуировки только женщинам.

Исключительно.

Известно только одно отступление от правила (возможно, я расскажу о нем позже). Мужчины в ее заведении объявлены вне закона. В витрине выставлен большой красный щит с надписью на белой ленте «Women only»[18]. Дверь закрыта, как в банке, открывается только изнутри, камера позволяет увидеть визитера, и если войти желает самец, перед ним загорится и замигает «Women only», и он останется снаружи. Она не отвечает ни на какие просьбы, исходящие от мужчин. Даже самых знаменитых. То, что поначалу было безрассудным капризом, обернулось невероятно мощным маркетинговым ходом. К тому же Лена действительно талантлива, она потрясающе рисует, и хотя ей вполне по силам сделать любое цветное тату, она славится искусным графическим стилем с использованием только черной туши и минималистской манерой; с недавнего времени она работает также над тонкими растительными композициями.

Счастливое стечение обстоятельств позволило ей повидать весь мир: благодаря ее страсти к року у нее завязались приятельские отношения с членами группы из Сиэтла «Highway to Heaven», когда те еще были непризнанными гениями и играли в крошечных парижских залах, а их солистка Мимси Карлсон стала ее подругой, и мать нарисовала на ней изумительную абстрактную картину из чистых графических линий, складывающихся в перспективы и оптические иллюзии – это было ее первое произведение такого масштаба. Когда группа получила две премии «Грэмми» за свой всемирно известный хит «Grace and Dust», миллионы телезрителей могли с восхищением полюбоваться на спину Мимси с тату, что стало для нее сногсшибательной рекламой и позволило заявить, что она имела дело с лучшей татуировщицей в этом мире и намерена попросить Лену сделать тату на оставшихся частях тела.