Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что вы сказали? — глухо произнес он, с трудом разжимая губы, на которых запеклась грязь и рвота.
— Я спросил вас, почему вы не пытались остановить своих людей, когда те побежали с поля боя? — снова повторил Куно фон Доденбург.
Рауш только пожал плечами.
Фон Доденбург вновь ударил его по лицу. На этот раз удар был значительно сильнее. Из правой ноздри оберлейтенанта потекла струйка крови, а в глазах его появилось выражение боли.
— Я вижу, что это — единственный действенный метод разговора с вами, оберлейтенант, — жестко заметил фон Доденбург. — Я задал вам вопрос — и прошу вас на него ответить. Итак, почему?
— Почему? Да все знают, почему, штандартенфюрер. Вы просто посмотрите вокруг себя. — Грязной рукой Рауш махнул в сторону остатков своего батальона. — Посмотрите, кто стоит перед вами. Старики, призванные из резерва, да юнцы из гитлерюгенда, у которых еще молоко на губах не обсохло. С таким личным составом просто невозможно воевать. — Он придвинулся ближе к фон Доденбургу: — Поверьте мне, штандартенфюрер, с таким личным составом вести войну невозможно. С германской армией покончено. Мы проиграли эту войну… — Офицер остановился, увидев, как фон Доденбург отскочил от него.
— Шварц! — взревел Куно. — Штурмбаннфюрер Шварц, немедленно ко мне!
Однорукий темноволосый Шварц — адъютант фон Доденбурга, отличавшийся характерным безумием в горящих глазах, — пробился к штандартенфюреру сквозь толпу эсэсовцев, которые глазели на то, как их командир пытается «привести в чувство» оберлейтенанта, командовавшего беглецами.
— Господин штандартенфюрер! — отчеканил Шварц так, словно стоял перед фон Доденбургом на плацу Офицерской академии СС в Бад-Тельце. — Я в вашем распоряжении!
— Шварц, найди веревку и организуй казнь этого оберлейтенанта через повешение. Он виновен в проявлении трусости на поле боя. в пораженческих настроениях и в отсутствии боевого духа. Ты должен немедленно привести приговор в исполнение.
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер! — выдохнул Шварц.
Беглецы оцепенели от ужаса. Но выражение лица Рауша, приговоренного к повешению, ни капли не изменилось. Он спокойно воспринял свою участь — так, словно уже давно ожидал, что именно это с ним и случится.
* * *
Уже пять минут спустя оберлейтенант, медленно раскачиваясь, свисал с сука ближайшего дерева. Его распухший язык вывалился изо рта, глаза вылезли из орбит, а штаны были мокрыми из-за того, что в момент агонии он обмочился. С шеи казненного свисал написанный от руки плакат: «Я был пораженцем и трусом. Участь, постигшая меня, совершенно справедлива. Пусть она послужит предостережением всем пораженцам и трусам».
Свежий утренний ветерок легонько раскачивал тело Рауша. Беглецы смотрели на своего бывшего командира расширившимися от животного ужаса глазами. Фон Доденбург с удовлетворением посмотрел на них. Теперь он был практически полностью уверен, что они не побегут — как бы американцы ни наседали на них. Но для страховки следовало сделать кое-что еще.
— Чтобы быть уверенным, что ваш патриотический дух не растает в мое отсутствие, — провозгласил он, — я оставлю здесь штурмшарфюрера Краузе и прикажу ему расстреливать на месте каждого, коль скоро тот проявит трусость и попытается сбежать с поля боя. — Фон Доденбург выразительно указал рукой на тощего костлявого Краузе, чей мундир был уже украшен Железным крестом первого класса и знаком «За ранение» в серебре — несмотря на то. что этому парню было всего семнадцать лет. Штурмшарфюрер широко улыбнулся и со значением помахал в воздухе своим «вальтером».
— Однако, — продолжил Куно, — сейчас я абсолютно убежден, что вы уже полностью осознали всю неправильность вашего предшествующего поведения и ни в коем случае не позволите американским воякам топтать своими ногами священную землю германского рейха.
Он резко повернулся к бойцам «Вотана» и прокричал громовым голосом:
— По машинам!
Затянутые в черные эсэсовские мундиры бойцы «Вотана» забрались в машины со скоростью и проворством, достигнутыми годами тренировок и бесценным опытом участия в бесчисленных боях.
— Завести моторы!
Гауптшарфюрер Шульце передал фон Доденбургу танковые очки. Штандартенфюрер поспешил надеть их, потому что весь лес, в котором стояли танки «Вотана», внезапно наполнился дымом многочисленных дизелей.
— Вперед! — взмахнул в воздухе рукой Куно. Командирский «королевский тигр» рванул вперед, за ним последовали остальные 60-тонные машины. Их гусеницы обдали шарахнувшихся в разные стороны беглецов грязью и мелкими камешками, веером вылетавшими из-под них. Но фон Доденбург даже не смотрел в сторону отребья из вермахта, которое ему только что с таким трудом удалось остановить, а затем привести к повиновению. Его жесткий взгляд был устремлен на сверкавший в солнечных лучах круглый купол и остроконечную башню, видневшиеся вдалеке. В кафедральном соборе Аахена хранились кости великого воина и короля Карла Великого, отца немецкой нации. Этот вошедший в историю франкский воин, покоривший почти всю Европу, сделал Аахен, который теперь стоял прямо на пути американского вторжения в Германию, священным городом для немцев.
Неожиданно все существо фон Доденбурга пронизало ранее неоднократно испытанное чувство правоты своего дела и справедливости той войны, которую вела сейчас Германия. Еще совсем недавно он думал, что это чувство было полностью подавлено в нем известиями о страшных фактах коррупции и пораженческих настроений, которые, увы, господствовали ныне в среде наиболее влиятельных лиц, правивших Третьим рейхом. Но сейчас Куно вдруг почувствовал себя точно так же, как и в далеком 1940 году, когда он был молодым оберштурмфюрером, участником победоносного похода германской армии по Европе. В те дни фон Доденбургу — да и всем остальным — казалось, что ничто не способно остановить победную поступь великой армии возрожденной Германии, ничто не в силах помешать немцам завоевать всю Европу и, опираясь на идеологию национал-социализма, вдохнуть новую жизнь в одряхлевший континент.
Оглянувшись, он увидел, что все танки боевой группы СС «Вотан» в точности следуют за его «тигром». Они двигались прямо в Аахен — город, занять который приказал их группе лично сам фюрер. И штандартенфюрер Куно фон Доденбург мрачно поклялся самому себе, что, пока он будет жив, ни одному иностранному солдату не удастся оказаться в священном немецком городе Аахене.
— Хайль Гитлер!
Высокий худой мужчина в черном мундире бригадефюрера СС, стоявший у растрескавшегося после американских налетов окна штаба обороны Аахена, никак не отреагировал на новое обязательное приветствие, которое было введено в Германии после июльского заговора[15].
Куно фон Доденбург вопросительно посмотрел сначала на штурмбаннфюрера Шварца, который находился справа от него, а затем на гауптшарфюрера Шульце, находившегося слева. Последний постучал кончиком указательного пальца по своему виску, давая понять, что неестественное молчание генерал-майора полиции[16]Доннера являлось еще одним признаком того, о чем все и так давно знали, — что генерал был не совсем нормальным.