— Меня зовут Салуин Коут, — объявил он. — Моё предназначение: Помогающий Богам. Я буду вершить уравнивание Обвинения и Правды на Пути Самирана, сына Похара Те-Танга и Мадхури Саран.

Из этого я понял, что лысый — мой судья.

— Ты впервые на пути Обвинения и Правды, лениво, — сказал Салуин Коут. — Поэтому я должен спросить, знаешь ли ты, как вершится правосудие?

— Не очень… Я ведь впервые тут.

Судья недовольно вздохнул и пояснил:

— В Прямом Пути произойдёт сравнение твоих утверждений и мыслей с утверждениями и мыслями тех, кто обвинил тебя в преступлении.

— А кто меня обвинил? — спросил я. Хотя на самом деле было интереснее узнать, как можно вообще сравнивать чьи-то мысли?

— Четыре родственника погибших недавно людей, и небесный стражник, поймавший тебя на воровстве «уходящих граней».

— Что такое уходящие грани? — спросил я.

Лысый заметно удивился:

— Грани умирающих людей.

— То есть, грани можно забирать у других?

Судья то ли ужаснулся, то ли рассердился:

— Мальчик, не пытайся заболтать простое дело, — наставительно сказал судья. — Ты попытался отнять грани через грязное колдовство. Но доблестный небесный стражник Илиин вовремя прервал тебя.

Суть моего страшного преступления стала чуть яснее: меня обвиняли не в воровстве, а в попытке воровства.

— Ну, — с безразличной нетерпеливостью спросил судья. — Ты ознакомился с обвинениями?

— Да, — ответил я. — В свою защиту хотел бы сказать, что…

Властным взмахом руки судья прервал меня:

— В твою защиту будет говорить Правда. А ты помолчи.

Откуда из зала я услышал нервный смешок:

— Молодёжь уже вообще перестала уважать традиции предков.

— Воспитание молодых — обязанность взрослых, — ответил другой голос. — Обвинять надо не парня, а его родителей, которые не воспитали его в уважении к Создателям.

— Верные слова, уважаемый.

Плита с символом «Обвинение» снова зашуршала. Иероглифы, описывающие моё преступление, стёрлись. На их месте выросли новые:

`

ОБВИНЕНИЕ САМИРАНА,

СЫНА ПОХАРА ТЕ-ТАНГА И МАДХУРИ САРАН.

`

* ГРЯЗНОЕ КОЛДОВСТВО. ОБВИНЕНИЕ ОТ ПРЯМОГО ПУТИ.

* ОСКВЕРНЕНИЕ ХРАМА. ОБВИНЕНИЕ ОТ СОСЛОВИЯ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ «ПОМОГАЮЩИЕ СОЗДАТЕЛЯМ».

* ВОРОВСТВО ГРАНЕЙ. ОБВИНЕНИЕ ОТ РОДСТВЕННИКОВ ТЕХ, ЧЬИ ГРАНИ ОН ПРИСВОИЛ.

`

И последний пункт обвинения, который снова напомнил мне нашу родную судебную систему:

`

* СОПРОТИВЛЕНИЕ ПРИ ВЗЯТИИ ПОД СТРАЖУ. ОБВИНЕНИЕ ОТ НЕБЕСНОГО СТРАЖНИКА ИЛИИНА РАТТАРА.

`

«Сука, Илиин, — подумал я. — Сам избил меня, да ещё и обвинил!»

— Ты можешь отвергнуть последнее обвинения, — сказал вдруг судья. — А так же выдвинуть своё. Хочешь обвинить небесного стражника Илиина в нанесении побоев?

Я задумался. Стоило ли усложнять дело? При том, что я понятия не имел, как будет доказываться точка зрения каждой из сторон.

— А как я докажу, что Илиин меня избил?

Снова волна шёпота зрителей за моей спиной.

— Этот паршивец считает Помогающих Создателям дураками! — отчётливо произнёс кто-то.

Чей-то одобрительный смех, сопровождаемый дребезжаньем металла, поддержал его. Кажется, смеялся тот толстый и золотой господин.

— Доказывать ничего не надо, — пояснил судья. — Твои слова и слова Илиина будут сравнены с Правдой.

— Звучит обнадёживающе, но что это значит?

Судья монотонным голосом проговорил:

— Линия Морального Права, которую ты можешь увидеть своим Внутренним Взором, сохраняет каждый шаг, каждое озарение и поступок в любой момент бытия прирождённого жителя Дивии. Все следы остаются на Всеобщем Пути. Любые слова и утверждения могут быть сравнены с Правдой и оценены.

— Вы хотите сказать, что Всеобщий Путь и так знает, что произошло в храме Двенадцати Тысяч Создателей? — изумился я. — К чему же суд?

— Как к чему? — удивился судья. — Ты же творил грязное колдовство.

Не сказать, что мне стало намного яснее, но я не мог отделаться от ощущения несуразности происходящего. Конечно, в разных культурах приняты свои судебные нормы. В некоторых мирных культурах моего времени вообще принято побивать камнями без суда и следствия.

«Офигеть! — подумал я. — Меня будут судить неизвестно как и неизвестно за что, опираясь не на факты, а на какое-то моральное право».

— Самиран, — спросил судья. — Разве родители не нанимали тебе учителей? Почему ты не знаешь ничего? Ведь Прямой Путь и его бесстрастное и неподкупное суждение — это одно из множества великих отличий между нами, прирождёнными жителями Дивии, и всякой грязью, которая живёт в тени нашей летающие тверди!

Я лишь пожал плечами: откуда мне знать, чему учился Самиран.

— Ты готов сравнивать Обвинение и Правду?

— А давайте, — заявил я. — Чего время тянуть?

Лысый приободрился:

— Правильный ход мыслей, мальчик.

* * *

Тут со скамьи поднялась мать Самирана. Опять я залюбовался ею. Кажется, все мужчины в зале залюбовались.

— Я обвиняю небесного стражника Илиина Раттара, в том, что он причинил побои моему сыну, а так же ложно обвинил его в сопротивлении. Путь знает, у кого правда.

Лысый судья тяжело вздохнул: судилище затягивалось.

— Уважаемая Мадхури Саран, вы уверены? Может, не надо? Дело-то ясное… Грязное колдовство не сдуть каким-то там обвинением в побоях.

— Делайте свою работу, уважаемый, — ответила мать.

— Ладно, — сдался лысый. — Вносите свою правду.

Мать подошла и встала рядом с надгробием «Правда». Потом положила ладони на пустую каменную поверхность. Раздался скрипучий шорох и на поверхности начали множиться иероглифы. Растекаясь по камню, они выстраивались ровными столбцами, складываясь в осмысленный текст.

Часть столбцов она стирала и заменялась новыми. Иногда меняла их местами. Мне было ещё сложно следить за смыслом всех иероглифов, я понял лишь, что мама Самирана вдумчиво и подробно описывала состояние моего телесного здоровья, упоминая все ранения внутренних органов, царапины и рубцы, «наспех залатанные неумелой и вялой рукой».

Чем больше смотрел на мать Самирана, тем… сильнее стыдился. Она была прекрасна. Глубокие чёрные глаза, фигура, которую туника не скрывала, а даже излишне показывала, особенно ниже талии, там, где две складки сходились внахлёст. При ходьбе бёдра Мадхури оголялись, но тут же, дав ровно мгновение на созерцание их гладкости, прятались обратно.

Кстати, эту одежду я называл «туникой», потому что не знал как ещё её назвать. Вообще, look мамы Самирана напомнил мне фантастические фильмы шестидесятых годов прошлого века. В те времена сексуальная объективация женщин ещё не скатилась в пошлость девяностых и двухтысячных, но и не достигла высот псевдоцеломудренного и феминизированного маразма современности.

— Готово, — сказала Мадхури Саран.

Поставив последний иероглиф, она вернулась на скамью.

Формальности завершились и началось сравнение слов. То есть суд надо мной.

Оба надгробия — Обвинение и Правда — начали медленно и с песочным скрежетом сливаться друг с другом. Иероглифы запрыгали, меняясь местами и перетасовываясь в различных комбинациях. Некоторые испарялись за ненадобностью, некоторые наоборот, образовывали друг с другом такие сочетания, что я не мог их понять. Но такие иероглифы-мутанты исчезали,