из Селеигииска от 24 июня 1837 года на имя братьев Бестужевых: «Мне должно отвечать кроме вас еще 4-м особам, поэтому для экономии времени прошу вас не взыскать, что не пишу каждому отдельно».

По инструкции требовалось, чтобы IV. И. Скорняков вручал поступившую корреспонденцию «государственному преступнику» Торсону лично в руки с обязательной распиской адресата о получении. Поэтому случались и курьезы, вызывавшие у Торсона усмешку. Редко проходила неделя, когда бы у ворот его дома не останавливалась повозка и почтовый служащий не говорил: «Пожалуйте-с со мной к городничему получить корреспонденцию». Такая «услужливость» иногда вызывала недоумение у русских и особенно у бурятских жителей Нижней деревни. Видать, не простой он «государственный преступник», если сам городничий по малейшей причине присылает за Торшоном экипаж. Сами же мещане, да и купцы, получали письма нерегулярно, лишь тогда, когда случайно наведывались из Нижней деревни в Селенгинск.

Торсон со смехом вспоминал о том, как в ноябре 1837 года Кузьма Иванович настойчиво допытывался от него, получает ли Торсон дополнительные деньги от кого-либо. Константин Петрович в ответ пожал плечами: переписка же в руках властей — если бы получал переводы, так знали бы. Оказалось, что такой вопрос следовал не от Скорнякова, а от иркутского гражданского губернатора. Тот перехватил и направил в III отделение письмо жены декабриста А. П. Юшневского, в котором Мария Казимировна поручала жителю Киева гражданину Помятовскому выслать ей на уплату долгов и на ее содержание 15 тысяч рублей. Царское правительство усмотрело из данного письма возможность получать сибирскими узниками от частных лиц такие суммы, которые превышают установленные законом скудные нормы на проживание. Поэтому А. X. Бенкендорф дал указание проверить возможность получения тайных сумм у всех декабристов, уже расселенных по Восточной Сибири. На основе такого указания начальник Верхнеудинского округа Протопопов в секретном циркуляре требовал от Скорнякова: «А посему ежемесячно доносить мне, были или нет в продолжении сего времени тем Торсоном занимаемы у кого-либо из частных лиц на свои надобности деньги и в каком количестве?»

Кузьма Иванович дал прочитать «секретный» циркуляр Торсону и молча улыбнулся, увидев, как тот возмущается. Двумя месяцами ранее случился и более смешной курьез. Протопопов известил селенгииские власти, что к бывшему гражданскому губернатору Восточной Сибири поступил «секретный» ящик с десятью или двенадцатью бутылками вина, присланный на имя иркутского мещанина Балакшина для передачи «секретному» лицу. «А посему его превосходительство предписывает знать, не ожидает ли такового кто-либо из государственных преступников, в Удинском округе поселенные». Вследствие этого «поручаю вашему благородию просить поселенного в городе Селенгинске преступника Константина Торсона, не ожидает ли от кого-либо присылки себе означенного ящика с вином, и об отзыве немедленно донести мне».

Подобные курьезы сильно забавляли Константина Петровича, но переписку свою он продолжал вести регулярно, даже тогда, когда заботы о строительстве собственного дома отставили на второй план навязчивую идею сооружения молотильной машины. Нельзя же, наконец, злоупотреблять гостеприимством милейшего Никифора Григорьевича Наквасина: он, Торсон, один живет в большом доме, тогда как семья хозяина ютится во флигеле. Кроме того, пришла радостная, ошеломляющая новость: мать и сестра решили навсегда приехать в Селенгинск, чтобы скрасить своим присутствием одиночество единственного сына и брата.

Получив известие о скором приезде родных, Торсон тотчас принялся за строительство собственного жилого дома. Он выбрал пустующее место на раздольном левобережье Селенги, между усадьбой Наквасиных и дворами русских поселенцев Нижней деревни. Однако быстро начатое строительство затянулось почти на два года буквально из-за мелочей, которых нельзя было достать в Селенгинске. Смешно говорить, но в лавках этого забайкальского городишка не оказалось дверных ручек, печных дверец, даже гвоздей и шурупов, тем более мебели.

Время от времени Торсон посылал Николаю Александровичу Бестужеву письма с просьбой достать в Петровском Заводе все необходимое для окончания — строительства собственной усадьбы. По каким-то причинам Бестужев не мог вовремя выполнить его заказ. Константин Петрович терпеливо ждал требуемых вещей, но, зная, что у братьев Бестужевых заканчивается срок каторжных работ и они готовятся вот-вот выйти на поселение, он с каждым днем терял всякую надежду. Обидевшись, он написал 5 июля 1839 года Н. А. Бестужеву письмо такого содержания: «Мой добрый Николай, ты садишься уже в повозку, а у^меня нет гвоздей, нет винтов к дверным петлям, нет дверец к духовой печи, и обещанные тобою мебели не являются; надеясь на тебя, я пропустил время, чтоб сделать хотя бы самую топорную мебель; если дом поспеет, то в него нельзя войти без стула, стола, а на нашей квартире меня теснят, чтоб я выехал… Выписывать из Иркутска и дорого, и не прежде февраля получить можно… Ты, вероятно, хочешь поручить кому-нибудь отправить после вашего отъезда, но не забудь, это то же, что никогда не получу этих вещей… кому бы ты не поручил, каждый скажет: «Теперь сенокос на дворе, после!» — Это «после» потянется в бесконечность… вот, мой друг, как мои дела устраиваются… да, видно, моя судьба такова, — жаль мой друг, очень жаль».

Все эти причины очень задерживали окончание строительства дома. Семья Наквасиных, пуская на квартиру К. П. Торсона, надеялась, что их квартирант переедет в собственную усадьбу самое большее через год. Однако минуло два года. Строительство затягивалось. А тут еще прибыли давно ожидаемые мать, сестра и прислуга: за неимением жилья все поселились вместе с Константином Петровичем. Наквасины были воспитанными и терпеливыми людьми: первое время они старались не показывать вида, что квартиранты сильно стесняют житье хозяев. Однако летом 1839 года Наквасины стали вежливо намекать Торсону поторопиться с постройкой собственного дома. Константин Петрович не обижался: ведь на «семейном» совете все решили пригласить готовящихся к выходу на поселение братьев-декабристов Бестужевых в Селенгинск и уступить им под жилье флигель Наквасиных.

Только в октябре 1839 года К. П. Торсон смог переселиться со своими родными в только что построенный дом. Это было довольно просторное двухэтажное строение из бревен, 7 сажен длиной и 4 — шириной, с двускатной крышей. Оно состояло из двенадцати проходных комнат разной площади и обогревалось посредством двух массивных печей. Только на фасадной стороне, обращенной к Селенге, насчитывалось десять окон, причем средние на обоих этажах были сдвоенными. Западная сторона здания, с видом на Нижнюю деревню, имела восемь окоп. Каждое окно представляло собой традиционную для того времени раму с восемью стеклинами.

Отдельно от главного помещения стояли кухни, амбары, сараи и другие хозяйственные постройки, доделка которых тянулась еще год. Братья Бестужевы по прибытии в Селенгинск на поселение, о чем мы скажем ниже, приняли самое деятельное участие в завершении строительства усадьбы своего друга, поскольку сами временно были размещены на правах гостей