Обратный клапан

Кажется, было мне лет восемь, когда случился у меня приступ аппендицита. Бывает так: кто-то до смерти спокойно носит в себе этот отросток, а меня совсем юным чикнули. Ужас тех дней ничто не переплюнуло за всю остальную жизнь. Я остро помню перепуганное лицо матери, чужих холодных людей в белых халатах. Меня куда-то везут, я лежу с жаром и понимаю — меня будут резать. В меня воткнут нож! От страха хотелось реветь — и я ревел. Но ничего не помогало. Двери регистратуры закрылись за мной. Там, за ними осталась моя плачущая мамочка, осталось всё, что дарило мне радость. Меня же влекут в мир страха и ужаса. Здесь никто (никто!) меня не любит, я никому не нужен, мне намерены причинять страшную боль. Я лежал на больничной койке с сырым матрасом и колючей простыней, и мне хотелось умереть от чувства обреченности. Ничто в целом мире не сможет остановить то, что происходит! И мне остается только ждать и бояться.

…Все ужасы детства снова радостно заполонили мой разум. Словно, никуда они не исчезали, а лишь тихонько ждали в уголке своего звездного часа. Причем, маленький я еще мог надеяться на то, что после страданий и мучений меня все-таки ждет мир любви и радости, мир, наполненный близкими людьми. А здесь… если верить бородачу Месропу, я обречен быть в этом кромешном аду всегда. По крайней мере, пока не сдохну.

Разум отказывался признавать свершившийся факт. Сумрачная картинка, странная вонь, душная жара тропиков — всего этого не могло быть! Но было, как и многое другое. Я снова лежал в неудобной сырой постели, укрытый какой-то колючей тряпкой, а нутро мое вымораживал огромный кусок льда обреченности.

Как я в нее попал?

Ах да… Доли секунды непонятного колдунского перехода — и вокруг вдруг резко приглушили лампочки, врубили батареи, открыли дверь бани, да насыпали кринжового антуража. Я — новый, пока еще непонятный мне я — сидел на каком-то камне. Передо мной достаточно просторное помещение, но размеры его оценить трудно. Отблески света факелов и лампад таили интригу, стен толком не видать. Видно какие-то разрисованные колонны в центре, таящихся в полумраке неведомых существ… Людей?

В деталях я разобраться не успел, так как тело мое начало заваливаться вперед, ибо, как и предупреждал Месроп, разум мой им толком не владел. С ужасом я увидел, что сидел не просто на камне, а еще на каком-то постаменте со ступенями. Тоже каменными. Чтобы не грохнуться всем телом, я вскинул вперед руку… попытался вскинуть. И дело не в неуправляемости! Я с ужасом разглядел, что правая рука моя была маленькая, тощая, какая-то вся кривая… Она вяло подергивалась, и от этого зрелище становилось еще ужаснее. Это была моя рука! Моя новая кривая усохшая рука! Рука инвалида.

Я безвольным кулемсвалился на камни (по счастью, обратным эффектом неуправляемости стала почти полная болевая нечувствительность). Снизу успел рассмотреть, что камень, на котором я восседал, был сидением. Массивным, украшенным резьбой.

«Неплохо так», — успел мельком оценить я. Но тут ко мне из полумрака кинулись люди. Или это были черти? Я же оказался ни в каком не в прошлом, а в самом обычном аду. Бросившиеся ко мне… существа были смуглы, косматы, и каждый по своему уродлив. Почти все полуголые, тела то ли расписаны, то ли растатуированы. У одного в руках была дубина. По крайней мере, мне так показалось.

— Нет! — заорал я в ужасе, но из глотки с трудом выползло лишь болезненное сипение.

Мое тело (мое?!) оказалось абсолютно бессильным перед ними. По счастью, это было не нападение. На лицах… все-таки людей читался страх. Не участие ко мне упавшему, а именно страх — это я точно разглядел. Их грубые грязные руки начали бесцеремонно меня ощупывать, а у меня не имелось сил отстраниться. Дикари галдели наперебой, заглушая друг друга. Мои уши были туго набиты ватой, однако, я очень быстро осознал, что не понимаю ни слова. Какой-то булькающий, квакающий и совершенно незнакомый мне язык.

И вот тут, только тут настоящий ужас заполонил всё мое нутро, превратившись в огромный кусок льда. Это катастрофа! Я захватил тело, которым не могу управлять, и не могу даже словом перекинуться с местными. Мой разум — единственное оружие, что я смог взять с собой в эту жуткую реальность — совершенно беспомощен. Я ничего не знаю, не понимаю. На каждом шагу меня поджидает провал и смерть!

Мычание, полное боли, изверглось из моего рта, тело вяло задергалось: то ли само, то ли разум принялся дергать «рычаги управления» — грубо и неумело. Окружающие приподняли меня за руки, за ноги. Попытались поставить вертикально, но я тряпичной куклой поплыл вниз. Тело поддержали. Дикари растерянно замерли, глядя на меня и не понимая, что делать. Наконец, кто-то отдал гортанную команду — и меня поволокли куда-то.

Еще более темные коридоры, крутая лесенка, дверной проем, завешанный расписными тряпками — и вот я в относительно небольшой комнате. В центре — бесформенная груда чего-то. А нет — это постель. Меня аккуратно уложили на груду, накрыли тряпкой и удалились, что-то тихо бормоча под нос. Под десяток носов.

Бессильный, онемевший я лежал на неудобной постели и силился переварить кусок ледяного ужаса. Сил явно не хватало. Обреченность сжимала мне горло. Страх убивал остатки воли.

В это время в комнату пробралось чудовище.

Ну, простите! Я действительно на миг так подумал, когда шторки заколыхались, и в щель протиснулась огромная уродливая морда. Ядовито-яркая, оскаленная, вся в крови. А глаза — жуткие. Мертвые. Они-то первым и выдали — маска это. Чертовски искусная и страшная маска. Безжизненные глаза «уставились» на меня. Что-то зашелестело, застучало, зазвенело — и в комнату зашел щуплый мужичок. Весь обвешанный странным, с какой-то скалкой в левой руке, и дымящейся плошкой — в правой. Помахивая дымком, он начал выписывать скалкой замысловатые вензеля.

— Буль-Цоль-Коль-Моль-Ква! — непонятно закудахтал он и давай тыкать в меня скалкой.

Я задергался, хоть, выходило и слабо. Однако, за дымок мужичка мысленно поблагодарил — хоть какой-то приятный запах появился в этом коктейле. Мужик (шаман? местный медработник?) меж тем неистовствовал со своей скалкой. Старался за совесть — видно было сразу. Мне до сих пор не прилетело только каким-то чудом.

«Давай, мужик, старайся! — взывал я к нему. — Наколдуй мне ваш язык в голову!»

Глупо, конечно. Да только в моей ситуации печальной за любую соломинку будешь хвататься. «Медработник» тоже решил, что глупо. Или процедура лечения закончилась.