на расстоянии. Я хотела, чтобы он поверил, что у него есть вся я, но в то же время ничего от меня.

Однако игра окончена. Я больше не хочу видеть этот взгляд в его глазах. Когда — то мне доставляло удовольствие сознавать, что я его одурачила, но это исчезло в тот момент, когда он проник в мое сердце. Но для того, чтобы сохранить свою душу нетронутой, мне нужно продолжать двигаться просчитанными шагами.

— Я волнуюсь, — признаюсь я.

— О чем?

— О тебе. Если нет тебя…, то нет и меня.

— Ты боишься потерять меня?

Я киваю.

— Ты не потеряешь меня, слышишь? Этого не произойдет.

— Но однажды я потеряла тебя. Это была моя вина. Поверь мне, я знаю. Но я все равно потеряла тебя. Я все еще знаю эту боль, и она пугает меня.

— Я тоже знаю эту боль. Не только ты это почувствовала, — в его словах слышится силой. — Я чувствовал это всем своим существом. Вот как глубоко ты проникаешь в меня.

— Так много всего произошло. Я хотела тебя в ту секунду, когда потеряла, и теперь, когда ты у меня есть, я чувствую себя так…

— Что ты чувствуешь?

Протянув руку к его лицу, я провожу пальцами по его подбородку и по его заросшей щетине, слушая, как она потрескивает под моей ладонью.

— Расколотой, — говорю я, а затем опускаю руку вместе с головой.

— Посмотри на меня, — требует он, и я это делаю. — Все в порядке. Мне трудно осмыслить все, что свалилось на меня за последние несколько недель, так что я понимаю. Мы избавимся от этого чувства, обещаю, но на это потребуется время. Мне нужно, чтобы ты знала одно: я здесь. Я буду напоминать тебе об этом каждый день, если придется. Я здесь.

Я позволяю его словам попытаться успокоить мою тревогу, когда беру свою руку и прикрываю пулевое ранение на его груди, то, которое Пик нанес ему с намерением убить его. Мой большой палец скользит по приподнятой плоти, и когда я поднимаю взгляд, он сосредоточен на моей руке. Чувство вины течет по моей крови. Его глаза встречаются с моими, и я спрашиваю:

— Тебе было больно?

— Не так сильно, как потерять тебя, — отвечает он, обхватывая рукой мое запястье, в то время как я продолжаю водить пальцами по своему предательству, которое теперь как клеймо на нем, навечно.

— Я манипулировала тобой. Я солгала.

— Ты сделала это. И я ненавижу тебя за это. Я ненавижу тебя за то, во что твоя ложь превратила меня.

— Но ты скучал по мне?

— Я не мог разлюбить тебя.

Прижимая ладонь к его груди, я чувствую, как бьется его сердце, и решаю оторвать кусочек своего собственного сердца, чтобы отдать ему, обнажая крошечную часть того, что, как я знаю, я должна защищать в крепости своей души. Деклан всегда умел проникать прямо в мою душу. Итак, я передаю свое предложение в форме правды, давая ему понять:

— Ты меня пугаешь.

Его сердцебиение усиливается, обнажая его разочарование моими словами.

— Что во мне тебя пугает?

— То, как ты легко ломаешь мои стены.

— Почему ты хочешь, чтобы между нами были стены?

— Потому что я боюсь чувствовать прямо сейчас. Во мне так много всего, с чем я борюсь. Я боюсь, что это будет слишком.

Он тяжело вздыхает, расстроенный моим признанием. Он на мгновение опускает голову, а затем с контролируемой силой хватает меня за другое запястье и толкает на кровать. Я не сопротивляюсь ему, когда он садится мне на бедра. Зеленые глаза кричат о повиновении, и я даю ему именно это, когда он снимает мой топ, разрывая ткань и отрывая пуговицы, чтобы обнажить мою грудь.

От прохладного воздуха мои соски мгновенно твердеют, но он охотится не за моей грудью. Он быстро берет оба моих запястья в одну руку, удерживая меня, а затем берет другую и крепко прижимает ее к центру моей груди.

— Это мое, — заявляет он. — Ты хочешь меня?

— Да, — выдыхаю я.

— Ты хочешь быть со мной?

— Да.

— Тогда это твое маленькое сердечко — мое. Оно бьется для меня, и я обеспечу его защиту. Ты меня слышишь?

Я киваю.

— Ты должна доверять мне достаточно, чтобы я заботился о тебе. Я никогда не позволю тебе сломаться.

Моя грудь тяжело вздымается и опускается, когда я ловлю его слова, нуждаясь в них, чтобы успокоить свои страхи.

— Ты мне доверяешь?

Я снова киваю.

— Скажи мне.

— Я доверяю тебе.

Еще одна ложь.

Глава 4

Деклан

Я оставил Элизабет читать в библиотеке. Прошло несколько дней с тех пор, как я нашел ее, и, хотя синяки исчезают, а отек идет на спад, она продолжает держаться на расстоянии. Я еще не трахнул ее, не то чтобы я не пытался, но я также не давил. Укрощение зверя внутри меня — это не то, чем я наслаждаюсь, пока жду с нетерпением, когда ее хрупкость ослабеет.

Хотя присутствие Лаклана здесь помогло. Какая бы дружба ни завязалась между ними, пока она жила в «Водяной лилии», она смягчила неловкость для всех нас, оставив лишь незначительные остатки. Зная, что мы с Лакланом видели той ночью, состояние, в котором мы нашли Элизабет, похоже, не беспокоит ее так сильно, как можно было бы предположить, как это беспокоит меня. Я полагаю, что отсутствие у нее стыда произрастает из ее детства и того, что ей пришлось пережить. Буквально на днях она призналась, что считает себя не более чем гнилью.

— МакКиннон, — объявляет Лаклан, перенаправляя мои мысли, когда я вхожу в дверь гостевого дома, в котором он остановился. — Извини, что я отказался от завтрака этим утром, надеюсь, Элизабет не обиделась.

— Вовсе нет. Важный звонок?

— Да, вообще — то.

Я прохожу дальше в дом и сажусь в гостиной.

— Я получил информацию о Стиве от своего контакта.

— И что?

Он садится на стул рядом со мной и бросает несколько бумаг на кофейный столик.

— И.… он мертвец.

— Что?

— Все подтверждается. Взгляни сам. Все документы, информация о похоронах с указанием участка и места захоронения. Там есть даже свидетельство о смерти. С этого момента это тупик. Стива Арчера не существует; он мертв уже шестнадцать лет.

Я беру бумаги и просматриваю их, изучая следы доказательств того, что он действительно мертв.

— От чего он прячется? — спрашиваю я вслух, не ожидая, что у Лаклана найдется для меня ответ.

— Это то, что я пытаюсь выяснить.

Я откладываю бумаги,