Первый этаж обычно занимали ирлашки, только что перебравшиеся на эти берега, со своим грубым акцентом и истощенными телами. В обязанности Джо входило встречать их на причале и отводить в ту или иную бесплатную столовую, принадлежавшую Хики, где им давали черный хлеб, белый рыбный суп и серую картошку. Затем он вел их в этот доходный дом, где они набивались по три человека в комнату и укладывались на твердые, но чистые матрасы, пока престарелые шлюхи стирали их одежду в подвале. Примерно через неделю, когда они набирались сил и освобождали волосы от гнид, а рот — от гнилых зубов, они подписывали карточки выборщиков и клялись безоговорочно поддерживать кандидатов Хики на ближайшем голосовании. Затем их отпускали, снабдив именами и адресами надежных иммигрантов из тех же ирландских деревень или графств: эти люди наверняка смогут честно и быстро подыскать им работу.

На второй этаж доходного дома можно было пройти лишь через отдельный вход. Там располагалось казино. Третий этаж отдали шлюхам. Джо жил на четвертом, в самом конце коридора. На этаже имелась неплохая ванная, которую он делил с теми игроками по-крупному, которым случалось оказаться в городе, и с Пенни Палюмбо, звездой борделя Тима Хики. Ей было двадцать пять, но выглядела она на семнадцать, и цвет ее волос напоминал мед в бутылке, просвеченной солнцем. Из-за Пенни Палюмбо один прыгнул с крыши, другой — с борта корабля, а третий не стал убивать себя, зато убил еще какого-то парня. Джо она, в общем, нравилась; она была славная, и смотреть на нее было замечательно. Но если лицо ее выглядело на семнадцать, то мозгам, как ему казалось, было не больше десяти. Насколько мог судить Джо, ее голову целиком заполняли три песенки да смутные мечты когда-нибудь стать парикмахершей.

Иногда по утрам тот, кто первым спускался в казино, приносил другому кофе. В это утро кофе принесла ему она, и они сидели у окна в его комнате, глядя на Сколли-Сквер с ее полосатыми навесами и высокими афишными досками, а первые грузовики молочников уже тащились по Тремонт-роу. Пенни рассказала, что вчера вечером гадалка заверила ее: она либо умрет молодой, либо в Канзасе сделается пятидесятницей — из той ветви, что поклоняются Троице. А когда Джо спросил, не беспокоит ли ее скорая смерть, она ответила — ну да, конечно, только еще больше беспокоит ее скорый переезд в Канзас.

Она ушла, и он слышал, как она говорит с кем-то в коридоре, а потом в его дверном проеме возник Тим Хики. На нем был незастегнутый темный жилет в мелкую полоску, такой же расцветки брюки, а также белая рубашка с расстегнутым воротом и без галстука. Элегантный мужчина с аккуратно уложенными седыми волосами и печальными глазами капеллана при камере смертников.

— Мистер Хики, сэр…

— С добрым утром, Джо. — Он отпил кофе из старомодной чашки, на которую падал утренний свет, отраженный оконными стеклами. — Насчет того банка в Питсфилде.

— Да?

— Парень, с которым ты хочешь повидаться, приезжает в четверг. В заведении на Апхем-корнер его можно будет застать почти каждый вечер. Свою фетровую шляпу он будет класть на стойку справа от рюмки. Он даст тебе план здания и план отхода.

— Спасибо, мистер Хики.

Хики в ответ коснулся пальцем чашки:

— И вот еще что. Помнишь того игорного деятеля, о котором мы говорили месяц назад?

— Карл, — отозвался Джо. — Да, помню.

— Он снова взялся за свое.

Карл Лаубнер, работавший у них банкометом за одним из столов, где играли в очко, некогда подвизался в заведении, где практиковались грязные игры, и им никак не удавалось убедить его начать вести чистую игру здесь, где не все игроки — стопроцентные белые англосаксы. Так что если за стол усаживался итальянец или грек, весь вечер у Карла в руках каким-то волшебным образом появлялись неизвестно откуда взявшиеся десятки и тузы — по крайней мере, пока более смуглые господа не выйдут из-за стола.

— Выставь его, — распорядился Хики. — Как только он появится. Больше он у нас не служит.

— Хорошо, сэр.

— Мы тут этой пакостью не промышляем. Согласен?

— Конечно, мистер Хики. Конечно.

— И почини двенадцатый автомат, ладно? Он что-то разболтался. Может, у нас и честное заведение, но все-таки не благотворительное, черт побери. Верно я говорю, Джо?

Джо сделал пометку в блокноте:

— Совершенно верно, сэр.

Тим Хики заправлял одним из немногочисленных чистых казино в Бостоне, которое приобрело чрезвычайную популярность в городе преимущественно благодаря игре высокого класса. Тим объяснил Джо, что грязная игра позволяет урвать жирный кусок один — ну, может быть, пару-тройку раз, а потом люди умнеют и перестают к тебе приходить. А Тим не хотел обдирать кого-то всего пару раз, ему хотелось доить этих игроков до конца их жизни. Пускай они все время играют, пускай они все время пьют, говорил он Джо, и тогда они сами отдадут тебе всю свою капусту и еще скажут спасибо, что ты избавил их от лишней тяжести.

— Люди, которых мы обслуживаем, — говаривал Тим, — они в ночи — всего лишь гости. Но мы-то в ней живем, ночь — наш дом. Они берут напрокат то, что нам принадлежит. А значит, когда они приходят поразвлечься в нашей песочнице, мы получаем доход с каждой песчинки.

Тим Хики был одним из хитрейших людей, каких знал Джо. В первые месяцы сухого закона, когда уличные банды раскололись по национальному признаку (итальянцы якшались только с итальянцами, евреи — с одними евреями, ирландцы — лишь с ирландцами), Хики водился со всеми. Он сошелся с Джанкарло Калабрезе, заправлявшим бандой Пескаторе, когда сам старик Пескаторе сидел в тюрьме, и вместе они начали заниматься карибским ромом, пока все остальные занимались виски. К тому времени, когда детройтские и нью-йоркские банды сумели превратить всех прочих в субподрядчиков при своей торговле виски, банды Хики и Пескаторе отхватили себе кусок рынка, завязанный на сахар и черную патоку. Исходный продукт поступал главным образом с Кубы: пересекал Флоридский пролив, уже на американской земле обращался в ром, а по ночам отправлялся на север, по всему Восточному побережью, где его продавали с восьмидесятипроцентной наценкой.

Тим, едва вернувшись из поездки в Тампу, обсудил с Джо нелепую историю с этим мебельным складом в Южном Бостоне. Он похвалил Джо, у которого хватило ума не вламываться в тамошнюю бухгалтерию («Тогда бы сразу началась война, а так ее пока удалось избежать», — пояснил Тим), и заявил, что, когда он доищется, почему им дали такую скверную наводку, кто-то явно будет болтаться на виселице высотой со здание таможни вместе со шпилем.

Джо хотелось ему верить, потому что иначе пришлось бы поверить, что Тим отправил их на этот склад, ибо хотел начать войну с Альбертом Уайтом. Да, ради того, чтобы укрепиться на рынке рома, Тим был вполне способен пожертвовать теми, кого наставлял еще мальчишками. На самом-то деле Тим вообще был способен на все. Абсолютно на все. Иначе не удержишься в верхних рядах ловчил: надо дать понять всем, что у тебя давно отсутствует совесть.