утверждение «власть от Бога» есть утверждение политического характера) есть акт политического характера, а не интеллектуального. Такой некоторый политический акт отрицания власти есть прецендент нарушения закона, и как следствие, выражение некоторого свидетельства несостоятельности утверждения воли наделённого властью субъекта перед силой, превосходящей его форму утверждения. Напомню, что некогда действительно в условиях морали, чести и иных незыблемых категорий акт нарушение закона являлся формой не только антисоциальной, но и антирелигиозной, в условиях же свободы Духа закон и порядок есть ничем необусловленная языковая реинтерпретативная единица, обусловленная лишь самодурством одним или нескольких лиц по обоюдному сговору или согласию, где лица находящиеся во властных структурах не обязаны при этом быть теми субъектами, которым не доводилось познать политическую сторону Богоотрицания.

Опуская в собственном внимании известные суждения о том, каким именно образом здесь можно выйти из ситуации фривольного выражения форм власти, так как этого и не требуется по причине высказанного ранее, а именно, во-первых, что всякий человек есть человек политичный без социальной необходимости, и во-вторых, что человек будущего есть человек победивший Дух и потому сам язык выражения власти с отказом от всякой тотальности власти и, как следствие, всякого государства и потому геополитики, здесь следует рассмотреть иную форму власти от Бога, то есть власти целиком самосознающей собственную скоротечность и угасание, то есть утверждающую себя как ту самую силу, которая сильнее и выше власти от Бога как (в данном случае) государства, то есть которая утверждает, что её власть есть от самого времени и пространства. Такие «временные» формы Божественной власти истекают из, что очевидно, временных социальных организаций, хаотично-самоутверждающихся и исчезающих, стоит им лишь исполнить то политическое действо, во имя чего оно было выражено. Можно сказать, что как всякий человек политически-властен и потому могущий исполнить политическое действие в акте искусства, познания или самой социальной политике, так и всякая социальная, а потому и политическая организация обладает властью в себе самой с момента её возникновения и до момента её снисхождения в небытие по причине собственной свободы от, прежде всего, себя же самой в мире иных отделённых от себя же социальных организаций сосуществующих одновременно и задающих контекст, в отличии от той «статичной» государственной формы, утверждающей свой закон как бы во вневременное, о котором уже было сказано ранее как о необусловленном самодурстве властных структур.

Понятно, что контекст, формирующийся временными социально-политическими организациями, что черпают собственную власть из силы мифа их породившего и ими порождающего иные мифы, то есть по факту из самой субстанции метамифа есть некоторая невоспринимаемая обыкновенным эмпирическим методом структура, гармонично в себе существующая и претворяющая собственную волю в социумах и каждом конкретном индивиде. Эта метамифологическая структура власти, как нетрудно догадаться, сосуществует параллельно с иной структурой, уже отграниченной языком программирования, то есть человеком, то есть по факту метасоциальной структурой власти; если игроки в карты собираются вместе на участие в социально-политическую организацию для проведения карточной игры сосуществуя параллельно с иными игроками в карты и игроками в принципе, так и коммунмаркетполисы сосуществуют в себе и параллельно с иными коммунмаркетполисами. Однако же здесь следует понимать, что некоторый игрок «а» не только может играть в несколько игр одновременно, но и сами игры в собственной структуре могут сообщаться между собой как части единого метаигрового контекста.

Этот метаигровой контекст известен; понятно, что языки программирования посредством которых были организованы различные искусственные интеллекты ответственные за инаковость права в организации отличных коммунмаркетполисов не позволяют утверждать о тождественности их также, как не позволяет утверждать о тождественности правил различного множества карточных игр, однако полная свобода индивидуума позволяющая участвовать в нескольких различных играх одновременно (или можно рассмотреть вариант не идеальной одновременности, но хотя бы потенциальной мобильности) обеспечивает некоторую добавочную продолжительную сохранность «временной» социально-политической организации посредством текучки социального капитала.

Таким образом представитель коммунмаркетполиса есть связующее звено между метамифологической и метасоциальной реальностью власти, он есть форма капитала, существующего не только как самого по себе, но и политически, так как его геном с его потенциального согласия может участвовать в проекте «ангел». Таким образом вне зависимости от того, каким образом индивид участвует в экономической жизни коммунмаркетполисов, то есть формирует-ли он ресурс социальный или финансовый, само его существование и есть подлинная форма выражения власти от Бога.

Что из этого выводится в культурной жизни коммунмаркетполиса как следствие?

Коммунмаркетполис производит, предлагает и продаёт в себе и из себя ряд товаров и услуг, формируя и организовывая рабочие места, собственную рыночную политику и законодательную систему, самоорганизованную искусственным интеллектом в Духе угодной самой корпорации. Руны, являясь блокчейн валютой коммунмаркетполиса на едином рынке таких частных валют укрепляются и падают в собственной цене за счёт притока или оттока социального или финансового капитала: первый посредством становления работником корпорации и участии в проекте «ангел», а второй с помощью реализации товаров и услуг самой корпорации на внутреннем и «глобальном» рынке, хотя что очевидно, ни о какой «глобальности» в старом понимании речи не идёт.

Так как котировки рун на соответствующем рынке связаны со структурой власти времени и пространства (по сути субстанции мифологического характера, самого метамифа), а также власти метасоциальной, в которой сам язык, Дух был подчинён человеком, то тот объект реализации на рынке, во имя которого и сам Дух был загнан в структуру воли корпорации, является не только фетишизированным символом, то есть символом указывающим на специфику производства и предложения корпорации на рынке, но также и архетипом некоторого действия, политического, подлинно-человеческого действия в мире контекстуальной метамифологии. Очевидна отсюда взаимосвязь того, как изменение котировок рун говорит о тенденциях времени не только на самом рынке, но и в целом во всей вселенной, как и множестве социально-политических организаций, и как следствие, утверждает о последующем изменении мифологического поля, куда также относится и сам рынок рун.

То есть как следствие культурной жизни коммунмаркетполиса выводим эпизод возникновения рун не только как валюты, но и как способа, а также метода констатировать настоящее и зреть в будущее. Зная это можно установить и следующее следствие, а именно сколь много коммунмаркетполисов формируют собственный капитал за счёт верного предсказания об изменении рунических блокчейн курсов, которые, что ничуть не удивительно, силой собственного авторитета влияют на эти самые курсы ничуть не лучше, чем неизведанное, но весьма предсказательное будущее. В целом само участие в таком конкурентном предсказании рунического курса есть обыкновенная практика, которая без преувеличения по силе обладает тем же статусом, что и не включённая напрямую в экономическую жизнь метамифология, которая своё притязание на власть выражает совершенно другими способами. То