Выходя, она всегда впускала кого-то из жильцов, но тот низенький старик больше не переходил улицу, а она так и не осмелилась выйти и спросить, чего ему надо.

Первый раз она заметила его часов в девять, когда еще не совсем стемнело. Он стоял на той стороне дороги, на набережной, опираясь на парапет, и смотрел на дом.

Он был такого же небольшого роста, как месье Буве, чуть пошире в кости, чуть поплотнее, с изжелта-белой бородой во все лицо, красноватыми глазками и в бесформенной шляпе, которую, должно быть, подобрал на помойке.

Он похож на клошара. Наверное, клошар и есть. Этих бродяг часто видели в квартале, они подтягивались к вечеру, чтобы переночевать в трущобах вокруг площади Мобер.

Но этот не случайно забрел именно сюда. Из кармана у него торчала уже превратившаяся в тряпку газета, и он не сводил глаз с закрытых ставен на третьем этаже.

Она вышла на порог и встала, как знак вопроса, глядя прямо ему в лицо, ожидая, что он скажет что-нибудь, но он только отвернулся и смотрел теперь на стоящие вдоль берега баржи.

Уже визит толстой старухи заставил консьержку призадуматься. Не так, как о миссис Марш. Та была явным врагом, от которого еще придется защищаться. А эта, с лицом круглым, как луна, видно, хорошо знала месье Буве и вела себя так смиренно, словно боялась что-то сделать не так.

Так же вел себя и клошар. Он подождал, пока она снова войдет в дом, и опять повернул голову, и опять стал смотреть на те окна. Тьма сгустилась, небо стало сине-черным, на нем высыпали звезды.

Фердинанд все не возвращался. Она выглянула наружу и увидела, что старик нехотя уходит, волоча правую ногу и время от времени оборачиваясь.

Она задернула занавески. Притушила свет, пошла к кровати, разделась и убрала на ночь волосы. Перед тем как лечь, она снова отдернула занавески, чтобы последний раз выглянуть во двор. Взошедшая луна осветила весь пейзаж ярко, как днем, заливая молочной белизной головы чудовищ на стенах собора Нотр-Дам.

Старик снова был там, он сидел на парапете, с литровым жбаном вина в руке, а рядом, на камнях, лежала бумага, на которой, наверное, была разложена еда.

Ей не хватило духу опять одеться, чтобы выйти и спросить, зачем он пришел. Все жильцы вернулись давно, кроме месье Франсиса. Огни гасли один за другим. Все стихло, мадам Жанна тоже погасила свет, заснула и ночью поднялась только для того, чтобы дернуть за шнурок, в три часа ночи открывая дверь аккордеонисту, возвращавшемуся с работы и почти неслышно пожелавшему ей добрых снов.

Потом солнце снова взошло со стороны Шарантона; вернулся с опухшими веками Фердинанд, вместе со своей всегдашней жестяной коробочкой, в которой прихватывал с собой что-нибудь закусить.

Она выкатила мусорные баки на тротуар, рассказала о смерти месье Буве молочнику, и, не дожидаясь, пока вскипит кофе, пошла взглянуть на покойного, который по-прежнему лежал без движения и улыбался той же улыбкой.

В десять утра у дома, где жил адвокат, на бульваре Осман, остановилось такси. Он тут же спустился и сел рядом с поджидавшей его миссис Марш.

— На набережную Орфевр!

Полицейское управление в двух шагах от набережной Турнель. И совсем близко от белого дома.

Мэтр Ригаль был заметной фигурой, не самым лучшим адвокатом, но лицом известным.

— У нас встреча с начальником полиции.

Им предложили немного подождать. Миссис Марш была в черном с ног до головы, но сильно пахла духами и навесила на себя много драгоценностей.

— Входите, дорогой мэтр. Входите, мадам. Садитесь.

Окна были открыты прямо на Сену, на мост Сен-Мишель, где, как в фильмах немого кино, сновали крохотные прохожие.

— Моя клиентка, миссис Марш, только что нашла мужа, который исчез около двадцати лет назад.

— Мои поздравления, мадам.

— Он умер.

Полицейский начальник широким жестом выразил сочувствие.

— Умер под чужим именем, и поэтому нам нужна ваша помощь.

— Это произошло в Париже?

Если бы месье Буве умер за пределами департамента Сены, его делом занималось бы не полиция, а жандармерия и можно было бы сразу завернуть эту дамочку, еще не успевшую рта раскрыть, но уже причинившую столько неудобств. Ригаль тоже был не подарок.

— Кончина случилась в двух шагах отсюда, на набережной Турнель, где, кажется, муж моей клиентки жил уже четырнадцать лет под именем Рене Буве.

— Трудновато в этом случае говорить о потере памяти.

— Почему он исчез, не оставив никаких следов, как и почему взял имя Буве, это предстоит выяснить. Но самое срочное то, чтобы в акте о смерти стояло его настоящее имя и чтобы моя клиентка вступила в законное обладание своими правами.

— Он богат?

— Был богат.

— А какой образ жизни вел на набережной Турнель?

— Насколько я знаю, он жил как скромный пенсионер. Вчера, в вечернем выпуске газеты, вы, вероятно, видели фотографию. Именно по ней моя клиентка…

— А ошибиться она не могла?

— Она побывала на месте в сопровождении инспектора Пятого округа. По указанию миссис Марш, он осмотрел правую лодыжку покойного и нашел шрам, особую примету, точно описанную моей клиенткой.

Уже становилось очень жарко. Адвокат отдувался. Начальник шумно вздыхал.

— Необходимо, чтобы официальное опознание состоялось как можно быстрее, и, разумеется, мы напоминаем о наших правах…

— Не угодно ли вам, мадам, предоставить мне какие-нибудь сведения о вашем муже? Он был француз?

— Американец. Я познакомилась с ним в Панаме, в восемнадцатом году. Я тогда была совсем молода.

— Чем он занимался?

— Он был богат. Я тоже. Мои родители владели плантациями какао в Колумбии.

— А потом?

— Мы поженились. Год путешествовали по Южной Америке, и у меня родилась дочь.

— Она сейчас жива?

— Сейчас она, должно быть, во Франции.

— Вы с ней не встречаетесь?

— Очень редко.

Начальник делал записи или делал вид, что записывает.

— Каким был в то время ваш муж?

— Это был ослепительный мужчина. В него влюблялись все женщины.

— Сколько ему было лет?

— Сорок пять. Он объездил весь мир, говорил на трех или четырех языках.

— И на французском тоже?

— Без акцента. Я и сама наполовину француженка, по матери. А отец у меня был колумбиец.

— И вам ничего не известно о деятельности вашего мужа до вашего знакомства?

— Я вам сказала: он много путешествовал. Знаю, что долго жил в Сан-Франциско. Очень хорошо знал Восток. Мыс ним ездили в Луизиану, там я и родила дочь.