Она сует мои руки под кран и поливает запястья холодной водой.

— Точки теплового равновесия, — объясняет она, садясь на унитаз и скрещивая ноги. И оказывается права: мне тут же становится прохладнее. — Ты ела?

— Завтракала.

— Как насчет обеда?

— Сейчас только одиннадцать, бабушка!

— Разве? Я на ногах с четырех. Спасибо Господу за Европу, иначе и поговорить было бы не с кем.

— Как поживаешь? — улыбаюсь я.

— Вот уже два месяца, как мне семьдесят четыре! Так и поживаю!

Бабушка становится в балетную позицию и приподнимает штанины.

— Это называется «сафо». Сделала сегодня утром педикюр в салоне Арден[12]. Как по-твоему? Не чересчур ли?

Она шевелит пальчиками с коралловыми ноготками.

— Фантастика! Ужасно сексуально! Ладно, как бы мне ни хотелось провести здесь остаток дня, придется тащиться в город и приносить жертвы Богам Обучения!

Я закрываю кран и театрально отряхиваю руки над тазиком. Бабушка протягивает мне полотенце.

— Знаешь, когда-то я была в Вассаре[13], но что-то не припомню таких бесед, какие вы, нынешние, ведете сейчас.

Она имеет в виду мою бесконечную историю тет-а-те-тов с администрацией Нью-Йоркского университета. Я плетусь за ней на кухню.

— Сегодня я готова. Захватила карточку социального страхования, водительские права, паспорт, ксерокопию свидетельства о рождении, все письменные извещения, полученные от них, и сообщение о приеме в университет. В этот раз мне никто не посмеет сказать, что я не хожу на лекции,

не сдала экзамены за последний семестр, не заплатила за последний год обучения, за пользование библиотекой, не имею правильного ИНН, номера социального страхования, адреса, нужных документов и что скорее всего попросту не существую.

— О-хо-хо… — бормочет она, открывая холодильник. — Бурбон?

— Неплохо бы апельсинового сока.

— Дети! — Бабушка закатывает глаза и тычет пальцем в стоящий на полу старый кондиционер. — Дорогая, позволь мне позвать швейцара, чтобы он помог тебе его вынести.

— Нет, ба, сама справлюсь, — заверяю я, отважно пытаясь подхватить прибор. — Ладно, что поделать, придется вернуться с Джошем и забрать это.

— Джошуа? — вопрошает она, поднимая брови. — Твой маленький синеволосый дружок? Он весит пять фунтов, да и то в мокром виде!

— Ну, если мы не хотим, чтобы па опять надорвался, все-таки придется обратиться за помощью к нему. Других знакомых мужчин у меня нет.

— Я каждое утро распеваю за тебя буддистские молитвы, дорогая, — заверяет бабушка, потянувшись к стакану. — Давай я наскоро приготовлю тебе яйца «бенедикт»!

Я смотрю на старые стенные часы.

— Времени нет, бабушка. Нужно добраться до университета, пока очередь к секретарю не протянулась по всему кварталу.

Она снова целует меня в обе щеки.

— В таком случае приводи своего Джошуа к семи, и я накормлю вас нормальным обедом, а то ты скоро превратишься в привидение!

Джош стонет и медленно переворачивается на спину, едва не теряя сознание после того, как роняет кондиционер У моей двери.

— Ты соврала! — натужно хрипит он. — Сказала, что это на третьем этаже!

— И что же? — удивляюсь я, привалившись к перилам и отряхивая руки.

Джош ухитряется приподнять голову ровно на дюйм.

— А то, что пролетов всего шесть. Два пролета на этаж, что, формально говоря, и составляет шесть этажей.

— Ты помогал мне переехать из обще…

— Да, и как это… а-а, вспомнил, там был лифт!

— Хочешь хорошую новость? Заруби себе на носу: я не собираюсь никуда уезжать отсюда. Ни сейчас, ни после. Можешь навестить меня, когда мы оба состаримся и поседеем. — Я вытираю пот со лба.

— Забудь! Я буду вечно торчать у твоей двери, сверкая лысиной с остатками синих волос!

Он откидывает голову.

— Вперед, — кряхчу я, подтягиваясь на перилах. — Холодное пиво ждет!

Отпираю все три замка и открываю дверь. Квартира представляет собой нечто вроде машины, долго жарившейся на солнце, и мы поспешно отступаем, чтобы выпустить в коридор первую волну спертого воздуха.

— Чарлин, должно быть, захлопнула окна перед уходом, — поясняю я.

— И оставила плиту включенной, — добавляет он, входя за мной в крохотную прихожую, носящую заодно и гордое звание кухни.

— Добро пожаловать в мой полностью упакованный чулан. Можно приветствовать тебя крендельком?

Я роняю ключи рядом с двухконфорочной плитой.

— Сколько платишь за это местечко? — интересуется Джош.

— Лучше тебе не знать, — отмахиваюсь я, и мы дружно принимаемся потихоньку толкать кондиционер через всю комнату.

— А где знойная сожительница?

— Джош, не все стюардессы — знойные создания. У некоторых вполне почтенный вид.

— Она из таких? — удивляется Джош.

— Не останавливайся. Вперед!

Мы возобновляем процесс.

— Нет… она действительно знойная девушка, но мне не нравится, что ты заранее предполагаешь это, даже не видя ее. Утром она улетела во Францию, Испанию или что-то в этом роде, — объясняю я, пока мы огибаем угол, направляясь к моей половине комнаты, изогнутой буквой L.

— Джордж! — восклицает Джош при виде моего кота, в полном отчаянии распростертого на теплом деревянном полу. Кот едва поднимает серую взлохмаченную голову и жалобно мяучит.

Джош распрямляется и подолом футболки вытирает пот со лба.

— Куда поставить эту дрянь?

Я показываю на верх оконной рамы.

— ЧТО? У тебя крыша поехала!

— Этому трюку я научилась на авеню. По крайней мере не заслоняет вид. Те, у кого не имеется центрального отопления, готовы из кожи вон лезть, чтобы это скрыть, дорогой, — объясняю я, сбрасывая босоножки.

— Какой еще вид?

— Если вжать лицо в стекло и взглянуть налево, можно увидеть кусочек реки.

— Эй, ты права.

Он отходит от окна.

— Послушай… вся эта затея, именуемая «Джош-прилаживает-тяжелую-штуковину-над-стеклянным-листом», не состоится, и не проси, нянюшка. Я иду за пивом. За мной, Джордж!

Он направляется на кухню, а Джордж крадется следом. Я пользуюсь моментом, чтобы выхватить из открытого ящичка чистый топ и стянуть пропотевший. Прячась за коробками, чтобы переодеться, мельком ловлю лихорадочное подмигивание красного глазка своего автоответчика, стоящего на полу. О, да в нем кончилась лента!