Всё они – Шуйские. От их вся погибель наша. С Грозного царя еще мутят, змеи скаредные, покуда до престола доползли. И отстать не хотят.

– Ну, ну, язык-то не больно распускай, – лениво прикрикнул хожалый. – Чего стали?

Толпа, ворча, стала понемногу расходиться.

Михайла тоже пошел, сам не зная куда. И вдруг он спохватился. Ноги привели его в самое неудачное мест – к хоромам князя Воротынского. Надо бы сразу повернуть назад, но любопытство его разобрало. У ворот толпа сгрудилась, – драка не драка, а крики, хохот, визг бабий, детский рев.

– Чего там? – спросил Михайла прохожего, выбравшегося из толпы.

– Да холопы Воротынского на бабу-нищенку пса натравили, она визжит, а мальчишка ее, ровно волчонок, за мать вступается, ревет, за ноги холопов хватает. Ну, они, ведомо, хохочут. Им то любо. Развелось их на Москве, бездельников, холопов боярских, ровно саранчу нанесло, – пробормотал, уходя, прохожий. – Пропасти на их нету!

Михайло вдруг вспомнилось Тушино, Невежка, Рожинский со своей сворой.

«Так ведь то ляхи, мелькнуло у него, а тут свои же, да еще холопы».

Михайла, забыв, чей это дом, бросился в самую гущу, растолкал любопытных. На земле лежала растрепанная баба, дворовый пес рвал с головы у нее платок, а она прятала лицо в землю, отбивалась ногами и заглушенно стонала. Маленький мальчишка кидался то на собаку, то на громко хохотавших холопов, подуськивавших пса.

Выскочив в средину, Михайла с налету кинулся на пса, схватил его за загривок и с такой силой швырнул прочь, что пес упал прямо в толпу дворовых.

– Ты тут чего? – закричали на Михайлу холопы, хватая его за полы. Проваливай, покуда цел! Не твоя справа!

Но Михайла увернулся от холопов, наклонился, подхватил бабу с земли и поставил ее на ноги.

И вдруг руки его упали. Из-под сползшего назад платка на него взглянуло перепуганное, испачканное, но такое знакомое лицо Маланьи.

– Малаша! Ты? – крикнул он.

Баба ахнула, взмахнула руками, так что платок совсем упал с головы, и с громким криком бросилась на грудь Михайле.

– Михайлушка! – кричала она, не помня себя и крепче прижимаясь к нему. – Ой, да неужто ты? Радошный ты мой!

Мальчишка остолбенел было, потом запрыгал около них и радостно завизжал:

– Тятька! Дяденька Михайла! Не давай им мамку.

Неожиданное зрелище захватило и толпу.

– Ишь, свиделись! – слышались веселые голоса.

Никто больше не думал науськивать пса. Его отпихивали ногами.

– Полюбовники, видно.

– Должно, муженька баба нашла. Ишь мальчонка тятькой кличет, подхватили другие.

– Идем-ка поживей отсюда, – говорил тем временем Михайла. – Не гоже нам тут. – Он заметил грузную фигуру дворецкого выходившего из ворот на шум.

– Коли что, – шепнул он Маланье, – разыщи Патрикей Назарыча в Китай-городе. – Таща за руку Маланью, он старался протискаться из толпы, окружавшей их плотным кольцом.

Они уже совсем было выбрались, когда сзади раздался звонкий, испуганный крик мальчишки:

– Мамынька, тятька! Не пущают!

Михайла оглянулся. Дворовые с хохотом загораживали дорогу мальчишке, хватая его за руки, подставляя ноги.

Михайла сердито растолкал дворовых и подхватил мальчишку. Но в эту минуту прямо перед ним очутился дворецкий.

Михайла бросился бежать, таща перепуганного мальчишку.

Но дворецкий уже кричал:

– Держи, держи его! То беглый! Михалка!

Холопы всей толпой кинулись следом за убегавшим.

Михайла еле успел сунуть мальчишку ничего не понимавшей Маланье, как на него с криком навалилась вся толпа. Его сбили с ног, стащили с него пояс и в одну минуту скрутили назад руки.

Маланья, невольно побежавшая прочь, когда Михайла передал ей мальчугана, остановилась и с ужасом смотрела, как Михайлу, подняв, потащили к дому. Слезы ручьем катились у нее по лицу. Она не замечала, что Ванюшка дергает ее за юбку и не переставая ревет: – Мамынька, куда они тятьку? Скажи, чтоб пустили.

На них никто не обращал внимания. Толпа разбрелась, ворота захлопнулись, а она все стояла на месте, не решаясь уйти. Она даже не знала, что это за дом, куда утащили Михайлу.

Наконец она заметила торговку с лотком пирогов, молча шедшую вдоль дворовой ограды.

– Чьи это хоромы, тетенька? – робко спросила Маланья.

– А князя Воротынского. Чего стала? Не подают тут николи, товар выкликать и то не велят. Чуть что – и в шею накладут. Немилостивый князь. Уноси-ка ноги, покуда цела.

Маланья с мальчишкой побрела следом за ней. В голове у ней осталось имя Патрикей Назарыча. Китай-город она уже успела узнать, побираясь по Москве. Там подавали щедрей, чем в Белом городе. Она уже недели две как прибрела в Москву. На их село налетел отряд ляхов, забрал весь скот, все запасы и так перепугал жителей, еще не видавших поляков, что многие в страхе разбежались по соседним лесам. Убежали во время сумятицы и двое старших мальчишек Маланьи. Она долго ждала их. Но все разбежавшиеся вернулись, а их все не было. «Не иначе как волки задрали», говорили ей соседи. Маланья плакала, причитала, а там забрала младшего сынишку и пошла побираться.

Поблизости подавали мало, и она следом за другими шатавшимися по дорогам бездомными бродягами прибрела, не думая о том, к Москве. Про Михайлу она и не поминала. И вдруг среди громадного незнакомого города, точно из-под земли, вырос перед ней Михайла. Очутившись на узких, ломаных уличках Китай-города, она стала спрашивать встречных про Патрикей Назарыча. Одни только отмахивались от нее, другие неопределенно показывали куда-то в сторону. Наконец какая-то сердобольная старушка сжалилась над ней и взялась показать дом Патрикей Назарыча. Долго колесили они по узким уличкам, пока старуха, наконец, остановилась. – Ну вот, родимая. Тут и есть. Ты присядь покуда на завалинку, а как кто выйдет, ты и попроси, чтоб покормили мальчишку.

Только что старуха поковыляла дальше, как калитка распахнулась и из нее вышел парень в лихо сдвинутой на затылок шапке.

– Эй, тетка, – сказал он, поглядев на Маланью, – ты чего? Подаянья ждешь? Пройди на кухню, даст хозяйка. Она у нас добреющая.

– Да я не о том, сынок. Мне бы Патрикей Назарыча повидать-словцо ему одно сказать. Прислали меня к ему.

– Да кто прислал-то? – спрашивал Степка, с удивлением глядя на необычного гонца, да еще с малым мальчишкой.

– Михайлушка прислал, вот кто, – сказала Маланья, утирая слезу.

– Михайла, – еще больше удивился Степка. – От Карпа Лукича, стало быть?

Маланья отрицательно мотнула головой.

– Ну, идем, коли так, в избу, – решил Степка. – Мальчонку здесь покуда оставь.

Но когда Маланья встала и попробовала оторвать малыша от своей юбки, тот поднял такой визг, что Степка махнул рукой и сказал:

– Ну да ладно, тащи и его.

Патрикей Назарыч тоже очень удивился, когда Степка