Это были последние слова Карлоса, и хорошо, что он больше ничего не говорил. Ей вовсе ни к чему слышать, как мужчины хотят ее. Это и без того очевидно. Ей было тошно слышать, как она красива.

Тошно и больно. И особенно ей не хотелось слышать их разглагольствования о любви. Она не искала любви. Во всяком случае, она не собиралась искать ее у бортового механика. Или у теннисиста-профи. Или у клубного массажиста с фигурой нордического бога и руками гипнотизера. Карлос интуитивно понял, что она предпочитает молчание, а также кое-какие другие вещи. Оружию ее тела он противопоставил оружие своего. Он был молчалив, пылок и немного груб. Это был самый лучший секс, который она имела за последние несколько месяцев, и он заставил ее забыть о той проблеме, из-за которой она отправилась на поиски Алессандро. Во всяком случае, забыть на какое-то время.

Сидя сейчас в своей комнате, Эштон вновь вспомнила жужжание моторчика фотокамеры, стоявшую на пристани женщину и ощутила прилив страха.

Она не боялась Алессандро. Во всяком случае, в связи с этим эпизодом. Вероятнее всего, муж даже не придаст ему значения. Не боялась она и обитателей Палм-Бич. Вряд ли найдется на острове мужчина или женщина, которые решатся первыми бросить в нее камень. Исключение может составить разве что ее брат Меррит. Нет, она не опасалась людей, которых знала, которые принадлежали к ее небольшому кругу, где царила взаимная терпимость. В этом мире ее семья, ее окружение, ее деньги гарантировали ей защиту. Она боялась всего остального мира.

Эштон представила, как она и Карлос будут смотреться на фотографиях. Это будет почище того мексиканского скандала с Фержи или фотографий бедняги Тедди с голой задницей, если, конечно, это была его задница. Ракурс был такой, что трудно определить. Но это уже не столь важно. Важно бросить, тень. Намекнуть. А потом пресса и публика набросятся, чтобы совсем доконать. Эштон стало не по себе. Вначале из таких людей, как Фержи, Тедди и она сама, они делают героев и героинь, завидуют и подражают им, подсматривают за ними, вторгаясь в их жизнь. А затем им надо их низвергнуть, потому что они не могут вынести, что кто-то лучше, богаче или счастливее их. Хотя, подумала Эштон, поднимая трубку, чтобы снова позвонить в отель «Бурунье», говорить о последнем применительно к ней по меньшей мере смешно.

Мег увидела конверт еще до того, как вошла в комнату. Кто-то подсунул его под дверь. Она нагнулась и подняла его. Конверт из веленевой бумаги казался плотным и тяжелым. Неужели Хэнк Шоу столь оперативно прислал ей приглашение? Интересно, а Эштон Кенделл не заставила его отменить приглашение?

Мег вскрыла конверт. Внутри оказался клочок бумаги отнюдь не веленевой, а вполне ординарной. Нацарапанные черными чернилами слова запрыгали перед глазами Мег.

«Звонила графиня Монтеверди. Она хочет видеть вас немедленно».

Мег некоторое время продолжала разглядывать записку. Ну конечно, предполагается, что стоит только щелкнуть пальцами и простые смертные прыгнут в яму. Это было похоже на сцену из сказки, действие которой происходит в средневековом королевстве. Или в ночном кошмаре.

Однако здесь не средневековое королевство. Это Палм-Бич в последнем десятилетии двадцатого века – крохотная полоска суши, овеянная легендами. И она, Меган Макдермот, не беззащитная подданная. Она самостоятельная, независимая женщина, имеющая репутацию подающего большие надежды фотографа. Она вовсе не собирается пускаться в бега; отчасти потому, что разозлилась. А отчасти потому, что умна. Мег инстинктивно понимала: последнее дело позволить Эштон Кенделл почувствовать собственную силу и показать, как ее боятся.

Мег вышла на террасу и, освещенная косыми лучами предвечернего солнца, стала разглядывать красочную мозаику ухоженных аллей, стараясь дышать спокойно и ровно и не думать об Эштон Кенделл.

Раздался стук в дверь; Мег подпрыгнула от неожиданности. Упражнения с дыханием придется приостановить.

Она сказала себе, что это, должно быть, горничная, которая регулярно приходит в это время суток, чтобы справиться, не нужны ли Мег полотенце или салфетки, не требуется ли убрать постель или не нуждается ли она в каких-либо других услугах. Уж не начинается ли у нее паранойя, если она способна подумать, будто Эштон Кенделл собственной персоной пожалует к ней в номер?

– Открыто! – громко сказала Мег.

Дверь распахнулась, и Эштон Кенделл, графиня Монтеверди, уверенным шагом вошла в комнату, словно она была владелицей не только этой комнаты, но всего, что находилось в поле ее зрения. Она буквально источала высокомерие и надменность.

Несмотря на овладевший Мег страх, она наметанным взглядом фотографа оценила едва ли не каждую деталь фигуры, одежды, всего облика Эштон Кенделл. Графиня была высокого роста, а благодаря безупречно прямой осанке казалась еще выше. На ней был светлый полотняный костюм. Шанель или Ла Круа, подумала Мег. Длинные ноги графини эффектно подчеркивали короткая юбка и изящные итальянские туфли-лодочки. Над ничем не украшенным воротом возносилась красивая, поистине лебединая шея. Грива густых белокурых волос была зачесана назад на французский манер. И лишь узкое продолговатое лицо (некрасивое, но симпатичное – говорили друзья; лошадиное – шепотом злорадствовали недруги) разочаровывало. Даже темные очки не спасали. И загар не мог скрыть бледности. Графиня надменным взглядом окинула комнату и, увидев на туалетном столике фотокамеру, побледнела еще больше.

На миг Мег даже стало жаль ее. Но когда Эштон Кенделл открыла рот, сочувствие Мег тут же испарилось.

– Я просила вас зайти ко мне, мисс Макдермот. Я не привыкла, чтобы меня заставляли ждать.

– Я получила ваше послание минуту назад, графиня, – сказала Мег, отступая в глубину комнаты. – И пожалуйста, – переходя на непринужденно-простодушный тон, добавила она, – называйте меня Мег. – Она уловила удивленный взгляд Эштон и поняла, что ей удалось сохранить свое достоинство.

– Я просила вас прийти ко мне, мисс Макдермот, – упрямо повторила Эштон, – поскольку полагала, что там мы могли бы поговорить более откровенно и без помех. – Она обвела взглядом комнату, словно ожидала обнаружить горничную под кроватью или электронное подслушивающее устройство в люстре.

Все это Мег показалось неестественным и нелепым, но затем она поняла, что в этом есть элемент шантажа.

– Здесь совершенно безопасно, – сказала Мег. – Прошу вас, присядьте. – Жестом она указала на два стула перед окном, выходящим в сад, и с удивлением отметила, что ее рука даже не дрожит.

После некоторого колебания Эштон направилась к окну. Она двигалась с непринужденностью женщины, которая хорошо играет в теннис, плавает и занимается другими видами спорта. Она села, положив ногу на ногу и еле заметно покачивая носком туфли, настолько незаметно, что менее наблюдательный человек на это вообще мог не обратить внимания. Однако Мег заметила и поняла, что это может означать: Эштон Кенделл не вполне владеет ситуацией и собой.

Две женщины устроились на стульях. На какое-то время воцарилось напряженное молчание. Мег подумала, что графиня срочно пересматривает план действий. Она могла бы просто потребовать снимки, но это было бы равносильно признанию.