Атаман сел на нарах, подобрав под себя ноги, готовый прыгнуть вперед. Направил на дверь еще с вечера заряженный пистолет. Врага, который войдет в землянку, встретит пуля. А потом уж Краджес добьет его. Но какого беса в лагере такая тишина? Почему никто не поднял тревогу? Сколько там, снаружи, врагов, и кто они? И неужели они успели вырезать всех, а человек, погибший у входа в землянку атамана, оказался последним?

Краджес понимал, что должен закричать сам, должен сам поднять тревогу, призвать своих ребят к оружию. Но он боялся подать голос. Это был детский, необъяснимый страх, не перед людьми, сколько бы их ни было там, снаружи, а – перед чудовищем. Как будто кто-то… что-то одно, что-то

"не человек"

было за дверью. И оно принюхивалось, оно слушало… оно, может быть, могло не заметить Краджеса. Если только он не закричит. Если он не будет бояться.

Но он боялся.

И закричал, и выстрелил, когда дверь толкнули внутрь. Выстрелил раньше, чем нужно – палец дрогнул на спусковом крючке. Пуля пробила доски, а дверь слетела с петель, упала в землянку, вместе с куском дверной коробки, съехала вниз по ступенькам. Следом скатился обезглавленный труп.

– Ххсссгрррав, – сказало чудовище, загораживая дверной проем.

В следующий миг оно уже было рядом, а Краджес, вместо того, чтобы схватить кинжал и броситься на врага, съежился на нарах. Страх отнял силы. Страх лишил разума и гордости. Атаман ткнулся лицом в колени и закрыл голову руками.

Он не знал, будет ли ему больно. Он надеялся ничего не почувствовать. Он не хотел умирать…

– Тррус! – с досадой рявкнули над ним.

В голосе еще звучали отголоски раскатистого рыка, но это был человеческий голос. И досада была человеческой. И… страх прошел. Почти прошел, сменившись стыдом и недоумением.

Краджес поднял голову, встретившись взглядом с Серпенте. Тот брезгливо покривился:

– Где мой меч, мразь?

Серпенте? Ну, да, это был он, человек, которого Краджес несколько часов назад ограбил и взял в плен. Он и выглядел, как тот, кого ограбили и всю ночь продержали в грязной землянке. В растрепавшейся косе запутались листья и чуть ли не репьи, одежда изодрана, руки по локоть в крови… Ляд болотный! Да у него, в самом деле, руки в кровище по локоть.

– Где? – грязные пальцы сжали ворот суконной куртки, и купец рывком сдернул атамана с нар себе под ноги.

– В схованке! – опомнился Краджес, – вот здесь, под нарами схованка. Бери и уходи, ради всех богов!

Серпенте поглядел на нары, бросил короткий взгляд на Краджеса.

– Ключ у меня… – сказал атаман, поднимаясь.

Замок был хитрый, потайной, если не знать как, схованку не откроешь, но лучше уж самому отдать ключ, чем разозлить эту десятиградскую тварь, чем бы она ни была.

Купец слегка ухмыльнулся. Краджеса снова бросило в дрожь, да так, что пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не стучали. Ничего человеческого не было в короткой, злой усмешке. Непонятно, как это. Спроси кто, Краджес не смог бы объяснить, что такое нечеловеческая гримаса на человеческом лице. Он пытался справиться с собственным страхом, пытался разозлиться, хотя бы на себя самого, ведь никогда не был трусом… Стыдно было. Но страх не проходил. А Серпенте, с резким выдохом, ударил кулаком в застеленные войлоком доски. В хитром потайном замке что-то грюкнуло, и тяжелая крышка приподнялась на ширину ладони.

– Хм, – сказал купец, двумя пальцами поймав выстрелившую из сундука отравленную стрелку, – хороший замок.

В своей землянке Краджес держал только особо ценные, или необычные вещицы, вроде меча, отнятого у Серпенте. Ну, еще драгоценности, если случалось добыть таковые. Там же хранились деньги и разные бумаги, например, набор подписанных, но не заполненных подорожных на весь отряд. Остальную добычу прятали в бочках на дне глубокого ручья дальше в лесу. Серпенте все это, конечно, не интересовало. Равнодушно повернувшись к Краджесу спиной, он рылся в сундуке. А атаман сидел на полу, опасаясь даже шевельнуться, не то, что вонзить в спину десятиградца припрятанный под войлоком нож. Нет уж, ну его к бесам.

Купец, тем временем, извлек из сундука свой меч, достал шкатулку с драгоценностями.

– Где бумаги? – бросил он, не оборачиваясь.

– Там куферка деревянная, – через силу ответил Краджес.

Чистыми подорожными Серпенте заинтересовался даже больше, чем своими собственными бумагами. Присел на краешек нар и принялся изучать документы. Потом взглянул на Краджеса:

– Разбойники, говоришь? Грабители? Больше ты ничего не хочешь мне рассказать, а, штэхе? Кто твой командир, например? Как ты получаешь приказы? Как связываешься с ним, если случается что-нибудь непредвиденное?

"Я не понимаю тебя, – хотел сказать атаман, – о чем ты, мать твою, болтаешь?"

Так он и должен был сказать, потому что даже под страхом смерти нельзя было говорить о Капитане. Но вместо этого Краджес мотнул головой и промолчал.

– Ты жив только потому, что попросил пощады, – Серпенте бросил подорожные обратно в сундук, – у меня есть все причины для того, чтобы убить тебя, человечек, но, такая вот беда, труса даже убивать противно. Доставь мне удовольствие, прояви хоть каплю мужества…

Он встал, толкнул Краджеса в плечо, и атаман растянулся на полу. Серпенте встал коленом ему на грудь, острие ножа холодно прикоснулось к веку под правым глазом.

– Итак? – Серпенте улыбнулся, – кто твой командир?

Краджес сжал зубы, и нож проткнул тонкую кожу.

Боль оказалась красной, потом стала черной, потом – оранжевой. Лезвие ножа надрезало глазное яблоко, и Краджес закричал, вырываясь.

– Я скажу! – закричал он, – не надо! Не на… я всё… Капитан приедет сегодня. Сам приедет. Один.

– Имя?! – рявкнул купец.

– Ярни Хазак. Он – капитан гвардии. Бывший. Гвардии воеводы Удентальского, капитан. Он – главный…

Тяжесть с груди исчезла. В землянке на мгновении потемнело, снаружи грохнул выстрел и что-то стукнуло в стену изнутри.

– С-стрелки, – недовольно процедил Серпенте, отряхиваясь от засыпавших его щепок и земли, – весь твой сброд сюда набежал. А все из-за твоего пистолета, скотина. Вставай! – он отвесил Краджесу легкого пинка.

Атаман привстал, опираясь на руку, осторожно поднес ладонь к правой щеке, ожидая нащупать там глаз, полувытекший, как яичный желток. И только потом понял, что смотрит двумя глазами, а на лице, похоже, и крови почти не было. Это что ж получается, он Капитана ни за грош, с одного только перепугу сдал?

Внутрь влетела вязанка хвороста, за ней еще одна и, слепя глаза, вонзились в хворост обмотанные подожженной паклей стрелы.

– Не стрелять!… – заорал было Краджес, отшатываясь от полыхнувшего пламени.