Теперь каждый мог думать, горько размышлял Петр, что после стольких прошедших лет грехи отца можно было бы искупить самим образом собственной жизни, а кроме того, каждый мог думать, что и друзья всегда остаются друзьями: и в плохие, и в хорошие времена.

Дмитрий и другие его приятели происходили из семей, где отцы жили в вечном страхе перед окружающим миром: они постоянно помнили, что прежде всего должны были спасать самих себя, и сам Бог запрещал им рисковать для кого бы то ни было, кто не относился к их кругу…

Вот так они и должны были бы рассудить. Наверняка, его друзья сидели сейчас в трактире и потихоньку обсуждали друг с другом все стороны этой ужасной истории.

Особенно, они должны были бы обсуждать меру своей ответственности за него.

«Как мы можем доверять ему?» — наверняка говорил кто-то из них. «Да, конечно, как ни крути, а здесь сказывается воспитание, кроме всего. Он был забавником, а теперь ему не до смеха. Бедный малый…"

«А возможно…» И от этой мысли Петр буквально похолодел, а кусок хлеба стал сухим и застрял у него в горле, «возможно, что эта самая любвеобильная и томящаяся от скуки Ирина отыскала способ, как одним махом отделаться от опостылевшего мужа, и нашла для этой цели козла отпущения».

Сейчас никто во всем городе, при подобных обстоятельствах, не посмел бы занять сторону Петра, да и вокруг города не было ни единого места, куда не проникли бы слухи и сплетни о случившемся, а потому он нигде не мог чувствовать себя в безопасности.

Поэтому, чтобы хоть как-то успокоить себя, он стал думать о самых дальних местах, какие только приходили ему на ум: о Южном море, о сказочном Киеве, о Большой реке, и строил планы, как преодолеть ворота Воджвода, как незаметно проскользнуть мимо сторожей. Но постепенно, спустившись с небес на землю, он задумался над тем, хватит ли серебра в его кошельке, чтобы подкупить конюшего и уговорить его помочь Петру, и о том, сколь велики могли быть ожидания мальчика по части вознаграждения и как они могли вырасти, если родственники боярина назначат награду за помощь в поисках злодея.

Ведь родственники Ирины, если Саша в конце концов сможет сообразить, что же произошло на самом деле, были из той породы, которые готовы заплатить сколько угодно, лишь бы быть уверенными, что смерть Петра наступит без всякого разбирательства.

Те же, кто согласится в конце концов приютить злодея-колдуна, никогда не будут интересоваться, виноват он или нет.

Везде, куда ни глянь, приближение весны сопровождалось грязью. Грязь была кругом, и она постоянно собиралась на мощеных бревнами дорожках, когда чьи-нибудь чуть оступившиеся ноги соскальзывали с бревна в лужу, а потом вновь становились на помост. Затем эта грязь и попадала с бревен помоста на деревянный пол трактира. Поэтому постоянно использовались вода и щетки, с помощью которых отмывались бревна и полы. Однако вода, смешиваясь с грязью, застаивалась рядом с бревнами и служила постоянным источником этому бесконечному процессу.

Саша неустанно объяснял этот очевидный факт Иленке, стараясь убедить ее в том, что, если бы дорожка была в ширину не на два, а на три бревна, то людям приходилось бы меньше оступаться и на полу было бы меньше грязи. Но тетка Иленка не поддавалась ни на какие уговоры, а хотела только одного: чтобы помост, крыльцо и пол были выскоблены жесткой щеткой. И Саше ничего не оставалось делать, как скрести, потому что все равно ему нашли бы какую-нибудь другую работу или же, что вполне могло случиться, в один прекрасный день они могли ничего не найти для Саши Васильевича, о чем он нередко мог слышать из разговоров дяди и тетки.

Прошло почти десять лет с тех пор, как они взяли к себе этого мальчика, о котором во всем городе никто не хотел сказать доброго слова, выговаривая лишь опасения о том, что он может стать причиной многих несчастий. Теперь ему было пятнадцать лет, он был уже достаточно высокий, но все еще продолжал тянуться вверх.

Он боялся, что однажды, когда он сделает какую-нибудь досадную ошибку, и дядя Федор, который всегда внимательно следит за ним, скажет, как он уже частенько поговаривал, что мальчик вполне может позаботиться о себе и сам.

Федор Мисаров вполне мог сказать, что они заботились о нем и проявляли милосердие целых десять лет, пожалев в свое время пятилетнего ребенка, оставшегося сиротой. Они не обращали внимания на то, что он был им не родной, пока он болтался где-то, не попадаясь никому на глаза, до тех пор, пока что-нибудь не случалось в трактире или поблизости от него.

В таких случаях дядя Федор очень строго предупреждал мальчика, что за все происшествия, начиная от пожара на кухне или порчи лошади в конюшне, все в городе будут припоминать, что есть особые причины, по которым подобные случайности происходят в «Петушке».

Поэтому дядя всегда старался держать мальчика подальше от глаз посетителей трактира, заставляя его часами подметать двор, носить воду или убирать навоз из конюшни. Дядя Федор всегда наставлял его быть аккуратным и тщательно выполнять любую работу. И Саша старался быть внимательным и осторожным, как только мог. Он всегда тщательно ухаживал за лошадьми, аккуратно обращался с посудой, когда приходилось мыть ее, и осторожно носил полные ведра с водой. Он всегда тщательно проверял все задвижки, замки и двери в стойлах, следил за лампами и горшками с маслом, и даже за поднимающимся тестом, которое Иленка ставила для хлеба, и заготавливал дрова для растопки печей. Саша скреб и чистил все кругом и ни разу не разбил ни одной тарелки и не оставил незапертых ворот…

И все завидовали ему и считали его очень удачливым.

А может быть, все было гораздо хуже, чем простая зависть.

Он очень хорошо помнил все слухи и знал, что говорили о нем некоторые люди, жившие по соседству с его родителями, когда те неожиданно погибли. Ведь даже дядя Федор и тетка Иленка напрочь отрицали это, утверждая, что он не виноват в этом пожаре, иначе они никогда не взяли бы его к себе. Ведь и дядя Федор, и тетка Иленка рисковали своим добрым именем, своим состоянием, которое все было заключено в этом трактире, и они не раз говорили ему об этом, пытаясь таким образом отвлечь его от подобных мыслей. Но он всякий раз возвращался к этим воспоминаниям, когда казалось, что окружающие обходятся с ним очень подло.

Больше всего на свете он старался не желать никому зла, потому что очень часто ему снился огонь и слышались крики родителей внутри горящего дома. Еще ему снилась женщина, стоявшая у дверей соседнего дома, которая постоянно твердила, что этот мальчик — колдун…

Его отец одно время слишком часто бил его, как утверждала эта старуха, и вот… дом сгорел…

Саша согнул спину, как частенько советовал ему дядя Федор, и скреб бревенчатый помост, пока не перестал думать об этой старухе. Он скреб и смывал грязь водой, снова скреб, и снова смывал, пока бревна не стали абсолютно чистыми, а справа и слева от дорожки не образовались большие грязные лужи.

— Хорошо, хорошо, — раздался сзади него чей-то голос, и он узнал человека раньше, чем оглянулся в его сторону через плечо. Это был Михаил, его сводный двоюродный брат, который был старше его. Одетый по-праздничному, он направлялся вверх по улице в трактир «Олениха», где ухаживал за дочкой хозяина. Саша слышал, как еще утром Михаил говорил об этом на кухне.