— Я так рада, что ты мне сегодня споешь, — с воодушевлением говорит бабушка.

— Да? — я взглядываю на маму.

— Тебе же надо репетировать перед публикой! Мама бессчетное количество раз слышала, как я распеваю в туалете. Там прекрасная акустика. Я запираю дверь, закрываю глаза и горланю во всю мочь. И все получается, хотя я знаю, что мама слышит меня. Маму порадует, если я спою для бабушки. И бабушка придет в неописуемый восторг. Я заранее польщен.

— Попробую.

Бабушка усаживается на диван и рассказывает о поездке на автобусе и о том, что вчера в кафе выиграла в лотерею. Мама распаковывает пакеты из «Бургер Кинга» и раскладывает еду по тарелкам. Комната наполняется приятным запахом. Один бургер — бабушке, два — мне и шесть — маме.

— Будет ли у нас песенка к обеду? — спрашивает мама с улыбкой.

Я закрываю глаза. Набираю воздуха. Представляю, что стою в туалете. И пою.

Кажется, начал я не очень здорово. Неудивительно — я не разогрел связки. Но получается все хуже и хуже. Я скриплю, как несмазанный механизм, и каждая нота сечет воздух взбесившейся газонокосилкой.

Несколько любопытствующих бабушкиных взглядов, и мои связки скручиваются узлом, словно мне в горло насыпали гравия. Не смею открыть глаза, чтобы не видеть бабушкиного печального взгляда. Она, конечно, как это умеют только любящие бабушки, скажет что-нибудь одобрительное — но это будет чистейшей, абсолютной ложью. Я замолкаю и в отчаянии окаменеваю посреди комнаты. Мой голос не предназначен для посторонних. Сорри.

Открываю глаза — никаких аплодисментов.

— Отлично, Барт, — говорит бабушка. — А теперь пора есть.

И, не погружаясь в трясину вранья, она с энтузиазмом продолжает:

— Гамбургеры выглядят очень аппетитно.

У меня умная бабушка.

Разумеется, моя мечта — стоять на сцене, упиваясь овациями и восторженными возгласами, что навряд ли возможно и чего, скорее всего, никогда не произойдет. Я давно научился смиряться с тем, что в жизни далеко не все случается так, как хочется. Только полные идиоты способны полагать, будто все будет прекрасно.

Я надеялся, что того, что произошло потом, не случится, — но тщетно… Бабушка всегда интересуется маминой работой в «Теленоре». Мы с мамой давно договорились, что там все отлично и мама успешно взбирается по карьерной лестнице. Несколько раз я по-английски гуглил «менеджера по работе с клиентами», чтобы выяснить, чем они занимаются. Но английских слов, содержавшихся в ответе на мой запрос, мы в школе не проходили, а «Гугл-переводчик» далеко не всегда выдает вразумительный текст. Тем не менее я выписал на бумажку несколько, на мой взгляд, внушительных выражений. Вот и теперь мама вдохновенно рассказывает историю про своего коллегу, на празднике переодевшегося мобильным телефоном. Надеюсь, бабушка ни о чем не догадается.

— Мама очень хорошо анализирует голосовой трафик, — хвастаюсь я, когда мама замолкает.

И мама, и бабушка переводят взоры на меня. Я подглядываю в свою шпаргалку:

— Вот ты вчера говорила, что изучение активных пользователей интереснее, чем исправление обеспечений клиентских жалоб.

Бабушка вопросительно смотрит на маму — мне кажется, она улыбается. Мама реагирует на меня, как на грязь, прилипшую к подошве.

— Он, наверное, что-то не так понял, — говорит она бабушке.

— Да-да, отлично, что у тебя есть эта работа, — замечает та, — хотя у тебя и нет образования.

Тут бабушка оборачивается ко мне с очень странным выражением лица.

— Я очень горжусь мамой, — поспешно добавляю я. Если бы мама сама посмотрела в интернете про «Теленор», мы смогли бы договориться о ее мнимых рабочих обязанностях там. Неужели бабушка и впрямь верит, что ее дочь занимается техобслуживанием сетей и руководит четырьмя подчиненными, из которых двоих зовут одним и тем же именем Берре?

— Это значит, что вы скоро переедете? — спрашивает бабушка.

— Разумеется, — отвечает мама.

В бабушкиных вопросах частенько сквозит некая странность — словно ей как-то грустно их задавать.

Мама просит нас доесть бургеры, а то они совсем остынут.

Пока мы продолжаем трапезу, бабушка рассказывает о своих приятных соседях. Я выпадаю из разговора и уже жду не дождусь, когда бабушка уйдет и я наконец смогу петь в туалете.

После еды я ненадолго зависаю в интернете, пытаясь найти что-нибудь о песнях, предназначенных лишь для моего собственного удовольствия. Читаю о том, что власти Филиппин штрафуют людей за недостаточно бодрое исполнение гимна, — ну, мне и это не помогло бы…

Приходится заняться какой-нибудь дурацкой игрой, чтобы только убить время.

Перед тем как уйти, бабушка обращается ко мне:

— Мама рассказала мне о вашем концерте. Я, пожалуй, приду, коль уж она сама допоздна задержится на работе.

— Отлично, — говорю я.

Бабушка всегда является на школьные мероприятия. И никогда не спрашивает, почему у мамы именно в эти дни полный аврал на службе.

— Вам что-нибудь нужно? — спрашивает она уже в дверях.

— Нет-нет, у нас все есть, — отвечает мама.

— Можно я дам Барту сотню на что-нибудь приятное?

— Не нужно, он только что получил карманные деньги на неделю.

— У тебя к туфле что-то прилипло, — я показываю на грязную бумажку на бабушкиной подошве.

— Ой, да, наверняка прицепилась где-то в подъезде… то есть на улице. Теперь их не моют. Видно, никого не волнует, как выглядит наш город.

— Да уж, в последнее время совсем плохо стало, — поддакивает мама.

После бабушкиного ухода мама валится на диван, и тот издает угрожающий скрип.

— Боже мой, как эта дамочка умеет достать!.. — вздыхает мама.

— А по-моему, она отличная.

— Я скоро дам тебе карманных денег, Барт. Но пособие придет только после двадцатого.

— Мне сейчас деньги ни на что не нужны.

Я запираюсь в туалете. Звуки выпеваются легко и свободно, я чувствую, как они поднимаются откуда-то из глубины легких и живота. Я кажусь себе слившимися в одно целое сиамскими близнецами: один ранит слух, а другой поет, как райская птица. По-видимому, эти двое между собой никогда не договорятся.

Когда я выхожу, мама ласково гладит меня по спине.

— Не переживай, — говорит она, — петь только для себя тоже неплохо.

— Угу.

— Очень здорово слушать… через дверь.

— Мне надо на тренировку.

— Задай им жару!

Вес мухи — именно в эту категорию меня пытаются определить. Могли бы ее назвать и «весом комара». Это для тех, кто тянет на сорок восемь — пятьдесят один килограмм. Я — тридцать шесть с половиной. Достоинство малого веса в том, что можно быть очень стремительным. Так сказал тренер. Когда-нибудь я наверняка научусь пользоваться этим преимуществом.