покрышек и наползали на ржавые корпуса, зеленые лозы опутывали молотильные установки, прорастали внутрь, в кабины.

Солнце быстро садилось, и помутневшие от пыли выпуклые лобовые стекла комбайнов ловили его последние лучи. Вдали, между двумя остовами, на камнях сидел человек, Даша направилась к нему — хотела узнать, есть ли тут автосервис. Вблизи оказалось, что за человека она приняла груду камней — причем, очевидно, эти камни кто-то специально выставил так, чтобы они напоминали человеческий силуэт.

— Как интересно, — сказал Матвей и указал на еще один силуэт. — Пойдем-ка посмотрим.

Вторая фигура тоже оказалась собранным из камней истуканом. Они были уверены, что и следующий силуэт — скульптура; но тот вдруг зашевелился и зашагал к ним. Даше стало не по себе, она не удивилась бы, окажись идущий к ним мужчина вблизи ожившей грудой булыжников. Но нет — Матвей включил фонарик на смартфоне, и незнакомец заслонил глаза ладонью.

— Вы чьи будете? — спросил он гундосым, гайморитным голосом. Седой, растрепанный мужик. Лицо его цветом и фактурой напоминало обмылок, темно-коричневое от загара и все как будто в трещинах.

— Свои собственные, а че? — отозвался Матвей своим привычным уже быковатым тоном, который использовал для разговоров с незнакомцами: словно подавал чужаку сигнал: «я тебя не боюсь».

Мужик пару секунд внимательно смотрел на Матвея.

— Тут нельзя шастать.

— Это где написано?

Мужик молчал, на лице его читалось напряжение — явно обдумывал варианты, хотел выйти из разговора победителем.

— Это я тебе говорю.

— Слушай, дед, вали-ка ты…

— У нас машина сломалась, — перебила его Даша. Она встала между ними, стараясь разрядить обстановку, указала себе за спину. — «Нива», вон там, у входа.

— «Нива», значит. И че с ней?

— Скажи ему, — Даша обернулась на Матвея, выразительно посмотрела на него.

— Аккумулятор, и вода в радиаторе того, ничего критичного, но завести не получается, с толкача пытался — глухо.

Мужик молчал, повисла пауза, и Даше на секунду показалось, что теперь-то перед ними точно груда камней — не может живой человек в темноте стоять настолько неподвижно. Он махнул рукой, мол, «идем» и зашагал между рядами мертвых комбайнов с таким видом, словно не сомневался — незваные гости пойдут следом, никуда не денутся. Впереди показалась еще одна каменная скульптура.

— Знаете, — сказала Даша, — а мы же вас сначала за груду камней приняли, вот вроде него. Они тут повсюду стоят и как будто стерегут комбайны.

— Так они и стерегут, — сказал мужик, не оглядываясь.

— Это вы их построили?

— Ну.

— То-то я думаю, они на вас похожи, осанкой, — сказал Матвей.

Мужик хмыкнул — от этих слов он прям оживился и вдруг заговорил с энтузиазмом, как гордый хозяин или заводчик, хвастающийся своими спаниелями.

— Это каменные пастухи. Мы их всюду выкладываем. Вон еще один — сидит как будто, а этот вглядывается вдаль.

— А зачем вам каменные пастухи?

— Людей пужать. Шоб не шастали, как вы вот. Мы тут скот пасем иногда, бурьяна много, подорожника, а сучий лопух еще не добрался.

«Сучьим лопухом» пастухи называли борщевик.

Стало совсем темно, в траве надрывались цикады. Пастух уверенно шел куда-то, он был без фонарика, и Даша не могла понять, как он вообще что-то видит в этой черноте. В груди у нее вдруг возникло тревожное, тесное предчувствие, от которого она никак не могла избавиться — ей казалось, будто ее ведут в западню.

— А куда мы идем?

— Да понятно куда. Если с машиной че — это к отцу вам надо.

— К отцу, — тихо повторил Матвей, они с Дашей переглянулись.

В конце концов за лесополосой, в кронах деревьев забрезжил желтый, тусклый свет фонарей.

— Вот и нашелся твой поселок, — пробормотал Матвей.

Это и правда был Крохотный. Двухэтажные дома, три улицы, деревянная часовня. Все как на фотографиях. Они дошли до освещенной редкими фонарями дороги, и Даша огляделась.

— Мы ведь тут проезжали, — сказала она Матвею, — как, черт возьми, мы не заметили дома и часовню?

— Может, их видно только когда стемнеет, — ответил тот и жестом изобразил, словно накладывает на это место заклинание и сделал страшные глаза. — Колдунство!

Пастух вел их по главной улице прямо к часовне. У часовни была пристройка, рядом под навесом из шифера стояла, поблескивая лобовым стеклом, «Нива», оснащенная лебедкой и дополнительными фарами на крыше. На таких в кино ездят рейнджеры.

Пастух постучал в дверь пристройки.

— Отец! Открывай, помощь нужна.

Дверь лязгнула засовом, на пороге возник заспанный мужчина с жиденькой достоевской бородой. Он, щурясь, глядел на пастуха, словно тот светил ему в лицо фонарем, затем бросил взгляд на Матвея с Дашей. Захлопнул дверь. Пастух обернулся к ним.

— Ждите, — сказал он и пошел дальше, по своим делам.

Через минуту дверь часовни снова открылась, и к ним вышел тот же бородатый мужчина, одетый в трико с растянутыми коленками и бело-голубую застиранную футболку с номером «10» и надписью Messi на спине.

— Что случилось? — спросил он.

— Тачка у нас накрылась. Запитать бы от вашей, — Матвей кивнул на «Ниву» под навесом.

Мужчина пару секунд рассматривал их, переводил взгляд с Даши на Матвея и обратно, словно пытался вспомнить, где их уже видел. Потом кивнул. Сел в «Ниву», завел мотор.

— Ну чего стоите? Садитесь.

Они сели, машина тронулась с места. Внутри пахло как в хлеву, «Ниву» трясло на колдобинах, на зеркале бешено раскачивалось деревянное распятье.

— Меня Федор зовут. Федя. Простите, что сразу не представился. Спросонья, знаете. — Он зевнул, зажмурился на секунду. Потом ударил по тормозам, открыл дверь. — Секунду, я сейчас у Михалыча клеммы возьму.

Было так темно, что, выйдя из машины, Федор как будто на пару секунд просто исчез. Затем появился в свете фонаря возле гаража. Открыл гараж, скрылся