Этот инцидент разозлил все приграничье, и везде, где вновь и вновь звучал рассказ о том, как жестоко с ними обошлись, пламя негодования вспыхивало так бурно, что погасить его могла только кровь команча.

С той поры грабежи, воровство и насилие стали обычным явлением. Уводили лошадей, резали коров, быков и овец, мужчин, женщин и детей убивали, а их жилища сжигали дотла — их изуродованные тела бросали на съедение всепожирающему пламени, но что еще хуже, люди разошлись во мнениях, какое из племен виновно в этих ужасах. Одни — возглавляемые красноречивым Джоном Р. Бэйлором, обвиняла в этих убийствах резервационных индейцев Техаса — несмотря на то, что эти племена находились под опекой и надзором более сильных соседей, — осторожные, энергичные и кристально честные люди, часто подвергавшиеся перекличкам, и одному из их воинов не разрешалось покидать ни одной из двух имевшихся резерваций, не имея на то письменного разрешения.

Капитан Росс был признанным лидером другой партии, он решительно стоял за невиновность индейцев резервации и утверждал, что все нападения были совершены команчами. Кроме того тот факт, что Бэйлор одно время являлся представителем от «Верхней», или Клир Форк резервации, придавал его словам солидности и обеспечил ему множество единомышленников. Майор Нейборс — представитель резервационных индейцев, называл его лжецом, и это стало единственной причиной воинственного марша Бэйлора. Взяв с собой около четырехсот человек, он направился к «Нижней резервации», убивая всех на своем пути. В миле от нее его встретили немногочисленные отряды кэддо, тонкава[3] и вако, и затем состоялась битва, после которой весьма потрепанному Бэйлору пришлось отступить к Клир Форк Бразос. Вскоре его люди стали понемногу разбегаться — одни пошли домой, другие занялись охотой, а самым смелым хватило духу заняться травлей самих команчей.

Волнения только набирали ход, но губернатор Раннеллс не бездействовал. Он быстро собрал команду рейнджеров и отдал ее под командование капитана Джона Генри Брауна, энергичного и мужественного человека, имевшего большой опыт в предыдущих схватках с индейцами и прекрасно знавшего приграничье. Команда собралась в Белтоне, графство Белл, и примерно в середине июня отправилась на индейскую территорию. Я записался в нее на шесть месяцев, если бы меня не уволили раньше, и я предполагаю, что остальные тоже подписали контракт на тот же срок.

Возможно, описание нашего внешнего вида тоже будет интересно читателю. Только вообразите себе — двести мужчин — одетых как угодно, но только не в общую униформу, — вооруженных двуствольными дробовиками, ружьями для охоты на белок и шестизарядными револьверами Кольта, восседающих в испанских седлах, уложенных на спины маленьких, крепких, полудиких, управляемых мексиканскими шпорами лошадей, небритых, немытых, недисциплинированных, но смелых и благородных людей, способных проехать везде — и по дорогам, и по прериям и по лесам, — и тогда вы получите совершенно верное представление о том, как выглядел отряд техасских рейнджеров на марше. В такой толпе невозможно отличить офицеров от рядовых, поскольку у первых нет никакой особой одежды, и все они действуют как единое целое.

Лагерь мы обычно ставили в какой-нибудь лощине, палатки устанавливались по кругу на равном расстоянии друг от друга. Лошадей привязывали к кольям сорокафутовой веревкой, что позволяло им пастись за пределами лагеря до «отбоя», когда их заводили внутрь, а веревку сматывали, чтобы она стала короче. Часовые стояли вне кольца палаток, и на некотором расстоянии от него, в то время как конные часовые находились внутри. Из Белтона мы отправились к Гейтсвиллю, перешли ручей Коу-Хауз-Крик и пересекли горы Оул-Крик Маунтинс. Устраиваясь лагерем у Оул-Крик, мы так радовались, что теперь после тяжелого дня мы сможем несколько часов отдохнуть, но на самом деле вышло совсем по-другому.

Около двух часов ночи, когда все мы крепко спали — тишина была идеальной — нас внезапно поднял ужасный крик, лошади вставали на дыбы и рвались с привязи, их глаза сверкали, а их ноздри раздувались — гнев и страх звучал в их громком фырканье. Стало очевидно, что на нас никто не нападает, но люди, похватав свои ружья, приготовились защищаться. Минут на пять воцарилась полная тишина, но затем вновь раздался страшный вопль, и огромная пума, так неожиданно появившаяся на ветке, прямо под которой стояла капитанская палатка, схватила кусок сырой говядины, который лежал удобно для нее, а потом так молниеносно исчезла со своей добычей, что и выстрелить никто не успел. Животное было настолько крупным и сильным, что, несмотря на то, что эта говядина весила не менее 30-ти фунтов, на быстроту его движений она никак не повлияла. После долгого и искреннего смеха, а также обсуждения многочисленных предположений о том, как эта пума сумела незаметно обойти часовых, в лагере вновь стало тихо, а пока большинство отправилось на боковую, старые охотники небольшими компаниями расселись у лагерных костров и до самого утра «травили байки» о своих замечательных встречах с пумами, медведями и рысями.

На следующий день мы прошли через Гейтсвилль и расположились лагерем на северной стороне города. Его граждане настояли, чтобы мы приняли то обилие их тортов и пирогов, которыми они желали поприветствовать нас, просто потому, что, как выразился один старик, раздавая их нам из огромной и доверху наполненной корзины: «вы идете туда, где такого просто нет». Из Гейтсвилля наш маршрут пролегал через Кросс-Тимберс к Ред-Форк-Бразос. Мы охотились на оленей, диких индеек и пекари, удили рыбу в попадавшихся по пути ручьях, почти на каждой стоянке устраивали бои быков, скачки, бег наперегонки — в общем, веселились много и разнообразно, было много еды и выпивки, короче говоря, славное это было время.

8-го июля мы добрались до деревни кэддо и расположились лагерем у знаменитого железистого источника, воды которого слегка окрашены солями железа. Нам потребовалось какое-то время, прежде чем мы смогли смириться с необходимостью питья соленой воды, но поскольку другой не было, нам пришлось ей пользоваться. После того, как мы разбили наши палатки, я был назначен в команду из 15-ти человек, чтобы сопровождать капитана Брауна в представительство, где он должен был представить свой рапорт.

После того, как потеряв одну лошадь и имея случайно раненого в ногу одного из наших людей, мы вскарабкались на гору и увидели, что представительство охвачено невероятным волнением и тревогой. Капитан Росс — помощник представителя и капитан Пламмер — командир местного гарнизона, по ошибке решили, что мы люди Бэйлора и, соответственно, готовились к активной обороне. Индейцы находились позади солдат, которых выдвинули вперед для защиты подступов к форту, а две заряженные картечью пушки были размещены так, чтобы смести нас с дороги, по которой мы двигались к нему, и в то же время, в резерве, готовый в любой момент выступить, имелся еще небольшой кавалерийский отряд. Мы приблизились к ним на расстояние револьверного выстрела, после чего солдатам дали команду отбой, и все они, столпившись вокруг нас, очень желали узнать, кто мы такие, откуда пришли, что собираемся делать, и как намерены это сделать? Они были очень рады видеть нас. Когда капитан Браун рассказал индейцам о своей задаче и сообщил им, что он лично распорядился выгнать Бэйлора из их страны, они пришли в такой восторг, что с трудом подбирали слова, чтобы в полной мере выразить его. Сопровождаемые своими главными воинами вожди окружили капитана, и в их красноречивой жестикуляции и ломаном английском языке звучало больше дружественности, чем можно было заметить в самых изысканных и блестящих речах.