– А что случилось? – спросил он, стараясь быть корректным.

– Так… один вопрос.

О причудах Николая Павловича знали многие. На шее он носил мальтийский крестик из чистого золота – злые языки уверяли, что это масонский знак; мало того: он гордился своей княжеской фамилией – Святополк-Мирский – и уверял, что она природная, а вовсе не благоприобретенная (мать говорила, лет десять назад можно было хоть Рюриковичем стать). Он был директором консалтинговой фирмы имени самих себя (и Святополка, и Мирского), занимался медиаисследованиями и всякой другой виртуальной чертовщиной, за которую, похоже, получал немало денег.

Поначалу любопытный Фил терялся в догадках, для чего у Мирского в штате столько сотрудников – ими был набит целый этаж, причем все они без работы не сидели: по коридорам не слонялись и даже в курилках обсуждали малопонятные проблемы поставок и рекламаций.

Но вскоре ему удалось кое-что разнюхать.

Оказывается, помимо телерекламы контора господина Мирского по-тихому, полулегально, торговала программным обеспечением для спикеров и стационарных излучателей, а именно – графическими моделями и движками для визионерских игр, причем самыми новыми, нелицензированными, а то и вовсе запрещенными. Фил был бы счастлив утащить отсюда хоть один комплект, но об этом и думать было нечего.

Надо сказать, Филипп был увлеченным визионером.

Многие считают, что это возрастное. Но почему же тогда столько людей жить не могут без «Strangers» и прочего? – сомневался Фил. – И почему, с другой стороны, многим их ровесникам это на хрен не нужно? Как играли в свой «World of Warcraft», так и играют. Что, возраст на всех действует по-разному? Или возраст тут вообще ни при чем?

Самое занятное, что как-то раз, с месяц назад, Мирский спросил его – не увлекается ли он играми в пространстве, вроде «Distant Gaze»? А может, и теми, другими – ты ведь знаешь, о чем я? Фил не стал отнекиваться, хотя и покраснел. Сказал, что ничего дурного в этом не видит. Никто никого не заставляет, спикеры продаются свободно, а что касается привыкания… к трехмерке тоже быстро привыкли, теперь от старых экранов морды воротят, плюются… А насчет ухода в иную реальность – так и тут бояться нечего. Хотя бы потому, что абсолютному большинству и обычного мира за глаза хватает.

Выпалил всё это на одном дыхании и умолк.

Мирскому тогда понравился ответ. Он заявил, что Фил мыслит реально, и довольно фамильярно взъерошил ему рыжие волосы, уже отросшие со школы. Курьер не знал что и подумать: впрочем, было доподлинно известно, что Мирский женат и что дети у него уже почти взрослые.

– А вопрос такой, – продолжил Николай Павлович, сцепив пальцы в замок. – Ты помочь мне можешь. А я могу сделать так, чтобы у тебя все в жизни получилось. Собственно, это даже не вопрос.

– Не вопрос, – как эхо, повторил курьер, и Мирский невесело усмехнулся, как будто вспомнил что-то давнишнее, а потом потер лоб тыльной стороной ладони.

«Смотри-ка, вспотел даже», – удивился Фил.

– Я неудачно выразился, – хмуро произнес Николай Павлович. – Давай-ка я заново начну. Понимаешь, мне тут понтоваться перед тобой незачем («Тоже словечко: понтоваться», – отметил Фил для себя). А раз понтоваться незачем, то остается только признать: в жизни есть вещи, которых я понять не могу. Например… – Гость раскрыл было рот, но Мирский жестом попросил его помолчать. – Например – за что тебя ненавидит собственная дочка. И почему она сбегает из дома.

Сказать по правде, Мирский опять выразился неудачно. Фил хлопал рыжими ресницами и глядел недоверчиво; вот он отвел взгляд и еле заметно пожал плечами, будто хотел сказать: да какого черта ты, медиамагнат хренов, тут на жизнь жалуешься. «Я разучился их понимать, – вздохнул Мирский. – Зря я этот разговор начал». Последняя мысль явно материализовалась и зависла в воздухе, потому что собеседник поднял на него глаза:

– Вы не огорчайтесь, Николай Павлович. Всё еще изменится.

– Это почему же?

– Ненависть – самое тупое чувство. Но это ненадолго.

Мирский помолчал. Кивнул. Парень был подкован не по годам.

– Короче, смотри. – Он вынул из ящика лист бумаги и протянул Филу. Это была распечатка голосового письма со спикера: иногда в интервалы между словами вклинивались непонятные символы. Проставлена и дата: два дня назад.

«Папа, здравствуй – я не приду. После всего, что случилось – я не знаю, когда вернусь. Если хочешь знать, с кем я, то ни с кем – это правда. Вообще ни с кем. За это не беспокойся. Но не рассчитывай на меня – в ближайшее время. Мне очень жаль, но я не вписываюсь в твою картину мира. Не ищи меня и пожалуйста – в школу не сообщай».

– И всё. За два дня больше ничего. Неужели ты тоже так с матерью общаешься?

«Не совсем, – подумал Фил. – А откуда он знает, что мы без отца живем?»

Но вслух ничего не сказал. Да Николай Палыч и не слушал. Он покачал головой сокрушенно:

– «Не вписываюсь в твою картину мира». Каково? Девчонке только исполнилось шестнадцать… Нет, я слышал про такое, но не ожидал. Как бы тебе сказать? Она слишком привязана к Нику…

Фил навострил уши.

– Ну да, у нее есть брат. Помладше Ленки, они погодки. Их мать осталась за границей несколько лет назад. С тех пор мы в разводе.

Мирский усмехнулся через силу. Улыбка вышла невеселой.

– В общем, дело не в этом. Ник в последнее время сильно изменился. Стал одеваться, знаешь, в черное, челку себе сделал. – Мирский растопырил пятерню, показал. – В мое время таких называли emo-kids, ну, в смысле emotional. А теперь даже и не знаю как…

– Я понимаю, – сказал курьер.

– Вот и хорошо, что понимаешь. И это бы все ладно, но ведь он не дружит ни с кем. Развесил у себя в комнате плакаты какие-то суицидальные… Пишет рассказы, выкладывает в своем дневнике – один другого страшнее. Я из него хрень эту как только ни выбивал, все бесполезно. А Ленка, дурочка, его обожает – а значит, меня должна ненавидеть. Пока что всё как в мыльной опере, верно?

Он поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. У него были густые светлые волосы, выгоревшие на солнце, как у бойскаута, и прозрачные глаза, серо-зеленые, холодно блестящие из-под длинных ресниц, – даже когда он улыбался, глаза оставались серьезными. Слишком серьезными для владельца крупного бизнеса лет сорока от роду. Наш курьер наблюдал таких бизнесменов во множестве: это был особый сорт людей, продукт параллельной эволюции. На окраинах (а Фил с матерью жили на окраине) кипел совсем другой естественный отбор.

– Понимаешь, Филипп, – снова начал Мирский. – Наш Ник – неплохой мальчик, только думает о себе слишком много… И вот вдруг – несчастный случай, стресс, нервный срыв, – рассказчик несколько театрально взмахнул рукой. – Да, нервный срыв. Перенапряжение.

– Наркотики? – предположил курьер.