— Ах ты, скотина, — почти искренно возмутилась я, — я-то нарочно сказала, а тебе, значит, все равно, если я с ним…

— Рыжик, — поморщившись, перебил он, — какая разница, кто с кем перепихнется? Мы же нормальные люди, и в этом мы с тобой одинаковые. Мы поженимся, в общем, мы уже, считай, это сделали, но это вовсе не значит, что мы не можем жить так, как нам нравится. Нам совсем ни к чему притворяться — во всяком случае друг перед другом, — поэтому давай забудем все эти бредни, типа измен, верностей, неверностей и так далее. Да? Давай?

— Даю, — кивнула я и раскинула ноги. — Бери… Как жену — сверху.

И он очутился сверху. На мне. И во мне. И мне стало хорошо. Просто здорово. Дивно. Потому что я была не просто женой. Я была равной партнершей, я была… Дурацкое слово, но именно оно полыхнуло в мозгу вместе со всплеском первого оргазма — я была его…

Сообщницей.

Он оказался прав — то ли случайно угадал, то ли верно вычислил, но попал в масть: бывший муженек здорово потрепал мне нервы с разводом. И ни о каком «перепихнуться» даже речи быть не могло. Он выливал на меня ведра грязи в суде, выставлял распутной бабой, которой нельзя оставлять ребенка. Реально добиться этого — лишения прав и т. д., — конечно, было невозможно, но тянуть время, тянуть из меня жилы… Его дружки, вызванные им в качестве свидетелей, несли Бог знает что, и я могла лишь с немым изумлением слушать, как они… Мне и в голову никогда не приходило, что они меня так ненавидят, и я долго не понимала, за что, а потом… Кажется, поняла.

Они инстинктивно всегда чувствовали, что я люблю трахаться, что я почти всегда — готова, что со мной можно, и… Оскорблялись, что не им досталось.

Дружки мужа. Прямо сочившиеся у нас на кухне за водкой высокопарными излияниями о мужской дружбе — дескать, возьмемся за руки, друзья… Не за руки хотели они взяться, а за накрывавшую им на стол и убиравшую за ними их объедки жену хозяина — друга… Твою мать! И смешно, и противно, и хоть бы он сейчас раскрыл глазенки и увидел… Хоть бы на миг задумался: почему они так радостно все хором меня поливают? Да где там — дружба же, святая мужская дружба… Типа: «Вась, она тебе дала? — Нет, Вань. — А тебе, Петька? — Нет, Вань. — И мне — нет… Вот блядь-то!»

Шутки шутками, но однажды со смехом пересказывая все это своему красавцу, я вдруг разревелась. И ревела долго. Он молчал, пока я не успокоилась, а потом спросил:

— Достали?

— Да, — кивнула я. — Не могу больше. Сделай что-нибудь. Ты же можешь, да?.. Ты сам говорил. Пускай их прижмут как-нибудь…

— Это как же? — насмешливо изобразил он недоумение. — За антисоветчину, что ли?

— Нет… Не знаю. Как угодно, только… Они же издеваются надо мной, ты что не понимаешь?

— Понимаю, — кивнул он. — Понимаю, Рыжик. Сначала вы на своих кухнях поливаете сторожевых псов режима — кровавых монстров и так далее, — а потом прибегаете и просите… Ну, ладно-ладно, я же совсем в другом отделе, другом управлении, и к пятерке никакого отношения… Конечно, — он равнодушно пожал плечами, — попросить, чтобы ему и его корешкам косточки помяли, проще простого, но… Дурацкие игры. И никому не нужные — чего из пушки по воробьям палить.

— Значит, я для тебя во… воробушек?!. - взъярилась я. — И тебе плевать, что на мне уже морды лица нет, и…

— Хватит, Рыжик, — перебил он. — Не заводись. Ты убедилась, что я тогда был прав, и — хватит. Достаточно. Теперь ты просто сделаешь то, что я скажу, и все будет правильно. И не надо ни на кого напускать джунгли. Джунгли… — он неожиданно усмехнулся и подмигнул мне, и я… Вдруг успокоилась. Мне даже на мгновение стало странно — такой холодной уверенность и силой дохнуло от этой усмешки, — как я могла дергаться, если он на моей стороне. — Джунгли, — повторил он, — на мандавошек не напускают.

— Как же мне справиться с этим? — спросила я.

— Да очень просто, — пожал он плечами. — Только не падай сразу в обморок… — он помолчал, глянул мне прямо в глаза и спокойно, словно предлагал мне пойти прогуляться, выговорил: — Оставь дочку ему.

— Ты… ты соображаешь, что ты… — все слова застряли у меня в горле, и я только беспомощно по-бабьи всплеснула руками.

— Соображаю. И ты сообразишь, если немного подумаешь. И выслушаешь меня, — небрежным жестом он оборвал уже готовый вырваться из меня протестующий возглас. — Итак, первое. Твой бывший муж просто треплет тебе нервы за личную обиду и даже не помышляет сделать это в натуре. Ему и присниться не может такой расклад, поэтому он даже не думает, с чем придется столкнуться в случае…

— Ну, хорошо, — перебила я, — хорошо, поиграем в эту игру… Я конечно, его огорошу, у него глаза на лоб полезут и все такое, но… Ведь ставкой здесь, в этой игре — моя дочь, наша дочь, как же мы можем ради…

— Заткнись, Рыжик, — попросил он. — Заткнись и выслушай. Итак, он не думает и просто не понимает, с чем придется….

— Да с чем ему придется?!. - не выдержала я. — Он заберет ее и за месяц настроит против меня так…

— Ничуть не бывало — именно об этом я тебе и толкую. Отвлекись от высоких моральных проблем и прикинь: сколько он зарабатывает?

— Какая разни… — я осеклась и… задумалась. — Ну, мало, конечно, но…

— Без всяких «но». Девчонку нужно кормить и одевать. За девчонкой нужно ухаживать. На девчонку нужно тратить время и деньги. Ты зарабатывала в два с лишним раза больше него и при этом девчонка была вся на тебе. Он часто забирал ее из садика? Часто гулял с ней? Часто читал ей на ночь сказки? А когда она болела, кто сидел с ней днями и ночами, он? Это, Рыжик, хорошо в рязановских фильмах, когда совслужащий двоих деток на себе тянет — папаша-одиночка… А в натуре, — он усмехнулся — в натуре твой муженек даже не совслужащий, а неудавшийся актерик, подрабатывающий в полумассовочках и в лучшем случае «кушать подано». А в свободное время — оно у него все было свободное, — он умел только жрать водку с такими же ничтожествами и хаять проклятый режим. Удобно, конечно, когда режим и впрямь говеный, а на водку жена зарабатывает.

— Хорошо, — помолчав, сказала я, — и вот с таким чудным персонажем ты предлагаешь оставить ребенка? Нашего ребенка? На какую же жизнь ты ее…

— На нормальную. Потому что он, в принципе, нормальный человек. В смысле, не псих и не фанатик. Знаешь, если крысам показать единственный путь в лабиринтике, ведущий к жратве, когда все остальные ходы ведут к… электричеству, только одна из десятка будет бешено рваться к гибели. Так и у людей — на десяток один бешеный. И не волнуйся, это не твой. Твой побежит, куда надо. К тебе побежит, моя рыжая. И примет любые условия, потому что будет зависеть от тебя всеми своими потрохами. Потому что другого выхода у него просто нет. И тогда уже ты сможешь, как ты выражаешься, настраивать девчонку как тебе заблагорассудится, но и без всякого настроя она сама… Детки ведь, знаешь, очень лихо секут, откуда сладким пахнет — такая жизнь, Рыжик, и такие у нее законы. Логично?