— Лучше жизнь без Сиятельности, чем Сиятельность в гробу, — отрезала я. — Причём не факт, что этот гроб вообще будет.

Горгульи переглядывались. Как мне показалось, они общались ментально, не желая делать предмет обсуждения общим достоянием.

— Так вот, возвращаясь к нашему разговору. Мне кажется, что ваши требования к Его Теофренийскому Высочеству завышены, потому что вы в нём заинтересованы больше, чем он в вас. Уясните это наконец и начните относиться с должным уважением к нему, как к принцу и как к сильному магу.

— Нам нужно подумать, — проскрежетал Бернар.

После чего они вместе с Альбой удалились из гостиной. Надеюсь, за угощением, а то у меня уже горло пересохло от непрерывной болтовни. Какие же они упёртые в своём отношении к Сиятельным. И ведь сами к ним не относятся, а только прислуживают за плату в виде энергии. Так какая разница, чья энергия им скормится?

— Что это за книга, о которой вы говорили, Катарина?

— Думаю, как раз та, что вам нужна. Которую вы просили скопировать.

— Знаете, Катарина, в вас есть что-то неправильное, — неожиданно сказал он.

— Подозреваете, что я не Сиятельная, а только притворяюсь ею? — неловко пошутила я.

— Нет, в этом как раз у меня была возможность убедиться, — усмехнулся Рауль. — Но в вас есть нечто, сильно меня смущающее. У вас проскальзывают странные выражения, источник которых, как я ни пытался определить, не получилось. Лёгкое отношение к возможности потерять привилегии своего класса тоже нехарактерно для Сиятельных. И поведение у вас несколько не соответствует поведению герцогини. А вы ведь герцогиня Эрилейская…

Он замолчал, но мне нечего было ему сказать. Возможно, принц вообще ничего не знал о переселении душ, а меня связывала клятва, перехватывающая горло даже при намёках. Но умному сеньору будет достаточно даже не намёка, а тени от него.

— Любой анализ подтвердит, что я — герцогиня Эрилейская. Абсолютно любой.

Я выразительно посмотрела на Рауля, он смотрел пристально на меня, но, боюсь, в его взгляде было не понимание, а нечто совершенно другое. То, что как раз очень мешает пониманию, потому что любые чувства туманят мозги не хуже крепкого вина. Возможно, это мне только казалось, потому что его взгляд смущал меня саму, и я торопливо добавила:

— После тюрьмы, где я находилась по обвинению в покушении на Теодоро, большая часть памяти оказалась мне недоступной. Многие вещи приходится учить заново, но если я что-то знала, то повторное обучение проходит быстро, словно я «вспоминаю».

— То есть вы совсем никого и ничего не помнили после тюрьмы?

— Нет, почему же… Просто иногда бывало, что я знаю, как зовут человека, но что он из себя представляет — нет. Словно из папки с его описанием вынули все бумажки и теперь мне предстоит вкладывать новые. Свои.

— Свои?..

Горгульи вернулись не вовремя, как это обычно у них бывало. Или вовремя, потому что разговор хоть и пошёл туда, куда мне надо было, но добавить к своим словам я всё равно больше ничего не могла бы. Даже кивок при необходимости — и тот под запретом.

Судя по всему, хозяева этого здания решение приняли, потому что Альба катила тележку, заставленную едой в несколько рядов. И бутылок там было несколько, среди которых я углядела копию той, что мне чрезвычайно понравилась в прошлый раз.

— Ваше Высочество, — церемонно сказал Бернар, — в целом мы решили принять ваше предложение. Но возникает ряд пунктов, требующих уточнения. В частности, что будет с этим корпусом? Вы же понимаете, что он строился, как здание для привилегированных и не может быть отдан на растерзание простолюдинам.

— Он может служить жилым корпусом для представителей королевских домов, — предложил Рауль сразу же. — Как я понимаю, здесь много литературы, которая не должна быть в свободном доступе?

— Именно так, Ваше Величество, — радостно ответил Бернар. — Приятно встретить столь понимающего сеньора. Часть из той литературы, что здесь есть, не показывали даже большинству Сиятельных.

Судя по всему, он уже смирился с тем, что его новым хозяином будет не сиятельный, и всячески намекал Раулю на свою полезность, как фамильяра. Тот же особой заинтересованности не выказывал, во всяком случае внешне, хотя внутри там наверняка бушевали эмоции. Как-никак, сейчас происходит историческое событие: ему передают Сиятельный корпус вместе со всеми тайнами. Но внешне Рауль был собран и невозмутим, и они с Бернаром столь дотошно обмусоливали каждый пункт договора, словно были ближайшими родственниками. Родственниками они, конечно, не были, но братьями по духу — точно. Большая часть обсуждаемого, мне была непонятна, а значит, неинтересна. Я подошла к столику с едой и предложила Альбе, которой, судя по её виду, тоже не удалось разобрать тонкости будущего договора:

— По бокалу вина, пока наши… представители решают последние вопросы?

Горгулья заинтересованно кивнула, но налить ей я не успела.

— Альбе нельзя пить! — всполошился Бернар. — У неё непереносимость вина, донья.

— Неправда! — возмутилась та. — Я просто быстро пьянею, но столь же быстро трезвею.

— За то время, что ты трезвеешь, обычно происходит что-то очень нехорошее, — с явным намёком заявил горгул. — Размягчение мозгов, вот как это называется. Потом они затвердевают, но сделанного обычно не воротишь.

Это был точно намёк на косяк с книгой из библиотеки, потому что Альба виновато посмотрела сначала на него, потом на меня.

— В закостеневших мозгах тоже нет ничего хорошего, — заметила я исключительно из вредности. — Они мешают увидеть перспективу.

— Свои мозги вы можете размягчать сколько угодно, — заявил Бернар. — Всё равно там костенеть нечему.

— И это ваша благодарность за то, что я помогаю выйти из тупика, в который вы себя загнали сами?

— Донья, если кто-то когда-то узнает, что вы приняли участие в происходящем, ни один Сиятельный с вами разговаривать не будет.

— Я бы не сказала, что это сильно меня расстроит, — ответила я, но вино налила только себе: Альба даже отошла в сторону, только бы не соблазняться видом выпивки, а Раулю сейчас нужна не менее трезвая голова, чем его собеседнику.

— И ни один Сиятельный на вас не женится, — гордо заявил Бернар, уверенный, что своим предсказанием полностью уничтожил мою самооценку.

— Выйду за несиятельного, — я подмигнула опешившему горгулу и отпила из бокала. —