замотала головой.

– Что со м-мной? Что с глазами? Когда мы доехали до б-болот?

***

– Три века, – задумчиво произнес Коряга. – Мне даже думать не хочется, что же там за сила такая, что никому ничего не дает и никого не выпускает.

Михаэль через силу улыбнулся. От жары и тесноты ему было дурно, голова кружилась, и коридор, вместе со спиной наемника, шатался в припадке перед глазами.

Офелия то плакала, то кричала – слепая, в полуобмороке от жары, забывающая с каждой секундой еще один день из своей жизни. Коряга тащил девушку за руку, как ребенка, а Михаэль уже не знал, что с ней делать. Что вообще делать с их походом? Это тяжелое решение мог принять только Михаэль, и он наслаждался этой ответственностью – возможностью сказать «все, идем назад, мы проиграли» или «вы стали мне обузой, поймите» – и боялся ее.

Если всякий, кто пытается взять артефакт стража, сгорает и слепнет в свете Утереила, – нужен ли людям такой Бог? Он жесток и жаден, и ценит вещи больше своих пастырей. Стоит ли тогда идти дальше? Зачем стараться ради такого? Или нет Утереила, а только заколдованы необычным проклятием вещи. Свет и забвение – даже Михаэль мог бы наложить их на простой булыжник. Менее сильно, но все же мог бы.

Да и как взять щит? Как это думал сделать Авектус?

"Может, это связано с захватом души? Он хотел переселить себя в тело стража, чтобы гнев Утереила его не поразил? До чего же глупо – создать гениальное заклинание и погибнуть от простенькой блокировки".

Михаэль использовал на фляге весь сонм известных заклятий – ни одно не могло сдвинуть маленький предмет. Хотя бы поднять. Михаэль пробовал толкать его обычной палочкой – палочка сгорела. Пробовал кинжалом – сгорел и он.

"Как мы сможем взять щит? И кто убил двух стражей? Проклятие изгнания редкое, им владело за всю историю не больше десятка человек. Неужто сам первый страж изгнал друга. Зачем? Остановить проклятие и вылечить позже? Вязь была простая. Получить амулет? Но фляга оставалась с владельцем. Власть? Четвертый страж думал, что готовится ловушка. Раз остальные артефакты на месте – ловушка, чтобы заполучить… щит и бессмертие? Но третьего стража убили во время стычки, я же сам видел. А что я видел? Заклинание порчи костей, и второй страж владел подобными силами. Впрочем, ими и некроматический орден владел. Но, может, первый и второй сговорились? Они же вместе сражались после размолвки стражей. А… голова кругом".

На девятом уровне потолок стал еще ниже – едва ли не скреб макушку, стены сдавливали плечи. Михаэлю приходилось чуть нагибаться, а мешки нести боком, в руках, отчего мышцы беспощадно ныли. Он мечтал уже передохнуть, хоть минуту, хоть две, но знал, что толку от этого не будет – лишь сведет с ума теснота.

Воздух раскалялся и обжигал лицо, ноздри; пот градом катился по спине и ногам. Руки дрожали от веса, перед глазами стояли багровые пятна. Иногда Михаэль не замечал острых выступов стен, и они вдруг, враз, с ослепительной вспышкой боли разрывали рясу и кожу.

– Привал, дети мои, греемся, – прохрипел Михаэль и разозлился на себя, что в очередной раз пошутил неудачно.

Коряга остановился, чуть пошатнулся и неуклюже выпустил мешок. Офелия, словно зачарованная, брела дальше.

– Привал! – крикнул Михаэль и закашлялся. Девушка не остановилась, она все шла и шла, и монах с безразличием подумал, что отпустил бы сирену – пропадай, дура, пропадом, меньше забот, – но тут Коряга схватил ее за руку.

"Ведь груз на шее. Еще один. Если что-то ждет нас внизу, то будет только мешаться. Что же с ней делать? Или от обоих избавляться? Бросить? Усыпить? У… убить? Ведь двойной груз, а мне о другом надо думать, о цели. Что же они, не понимают, каково мне?".

Михаэль напомнил себе опять, кто теперь глава экспедиции.

"Я. Я сам. Для меня важна цель – щит. Все остальное – средства к ее достижению. Я принесу людям щит, и люди вновь начнут верить в Утереила".

Сердце у монаха екнуло.

"А почему поверят? Что они увидят – свет, белый огонь на зачарованных предметах. Какая тут связь с Богом? Никакой. Но не возвращаться же после всего назад?"

От жары Михаэля начало тошнить. Он поднялся и стал наспех, судорожно раскручивать сферу отторжения.

– Зайди внутрь, – крикнул наемнику монах.

Воздух сделался прохладным, затем и вовсе ледяным. Мужчины расслабились, и даже Офелия как-то притихла.

Михаэль собрался с мыслями.

– Я не смогу долго держать это. И лечить тебя, и следить за ней, и исследовать то, что впереди…

Он хотел закончить словами "вам нужно остаться", но не находил в себе достаточно решительности.

– Так оставь, – Коряга пожал плечами, – оставь нас и дальше иди сам.

– Кири? – заплакала Офелия. – Кири, с-сестренка, почему так темно?

– Один из вас будет нужен мне, чтобы нести щит, – взгляд монах сделался виноватым. – Лучше ты.

Лицо наемника помрачнело.

– Ты хочешь оставить ее одну? – указал он на девушку. – Слепую? В темноте? В этой печке-лабиринте?

Михаэль неуверенно кивнул.

– Наша ведь цель щит, а мы ведь вернемся за…

– К-Кири, почему ты молчишь? К-кири, где ты?

– Если нет щита? Если погибнем по дороге? – Коряга усмехнулся. – Хорошо, дойдем до щита, найдем. А дальше? Как ты его возьмешь? Ты флягу не поднял, а щит? Как? Ты сам это знаешь? А она все это время тут бродить в одиночестве будет и сходить с ума, и себя забывать!

Взгляд Михаэля посерьезнел.

– Я проведу ритуал крови. Заберу твою душу и вселю в тело четвертого стража…

«Если мы его найдем. Если получится. Если соображу, как.

Опять эти «если»…»

Коряга долго и чуть удивленно рассматривал монаха, затем улыбнулся.

– Потому что проклятие необратимо, и мне все равно умирать?

– Потому что я не знаю другого способа, – взгляд монаха переменился. – Ты видишь? Видишь тоже, что и я?

– Что? – Коряга бестолково завертел головой. – О чем ты?

– Руда. Здесь повсюду руда.

***

Она и в самом деле была повсюду. Та червленая руда, которая считалась исчезнувшей три века назад, и Михаэль чувствовал жуткое раздражение. Вся легенда о стражах рассыпалась на лживые куски, отчего еще больше хотелось дойти до конца – словно назло себе, назло старым убеждениям.

"Где тут правда?"

Туннели делались уже, и приходилось сутулиться, а то и ползти на ободранных коленях, как в монастырские подвалы за понюшкой табака. У монаха начало ломить поясницу; от заклятий таяли силы, от мыслей об