без конца смотрю новостной канал. Но ничего толком не происходит. Ни особых происшествий. Ни ограблений банков. Ни кражи детей знаменитостей. Ни одного крушения поезда или хотя бы забастовки. Только мрачное заявление какого-то политика: «Избранный – человек, припертый к стенке дланью господа»[16].

60 БЭ

Думаю: «Где стена, там и народ».

61

– В неспокойные времена важно держаться ценностей. А страховка – это вам не ценные бумаги.

За стойкой сидят трое мужчин в костюмах, при галстуках (двое помоложе, один в возрасте), – похоже, продажники. Один пьет минералку «Перье», другой – газировку «Оранжина», третий – старомодное шоколадное молоко. Они спорят о страховке. Я нервничаю. Тот мужчина прав: в неспокойные времена без ценностей никак. Нет ничего хуже беспокойства. Когда ни в чем не уверен, приходит страх.

62

И подпольные шифровки.

И флешки теряются.

63

Минута блаженного забытья: пришла моя азиатка. Вот она передо мной, с пачкой чипсов в руке, прямо приглашение к путешествию. На этот раз я решаю, что заговорю, не упущу случай, рискну, ибо – думаю я – какой бы немыслимой, неописуемой, плакатной ни была ее красота, она все-таки человеческое существо, наверное. Сегодня она в золотистых балетках и бежевой джинсовой юбке. Расплачивается, собирается уходить. Нужно задержать ее любой ценой, вступить в контакт, пока не исчезла. Я бормочу:

– А что если я… а может быть, вы… хотели бы вы… сигарету?

Не придумал ничего романтичнее, чем дать закурить, – будто сказать больше нечего! Вопреки ожиданиям, она принимает предложение. Я временно (и мысленно) закрываю заправку И вот мы на улице, напротив заброшенной развалюхи, курим, едим ее чипсы и безнадежно молчим. Я в панике, думаю о том, что молчание – болото. Чтобы преодолеть его, одолеть, обезвредить, я, как Дон Кихот (Болтанчский), начинаю бешено тараторить ей что-то про свою работу, про посетителей, про детство в Ландских лесах. Она объясняет мне, что родом из Токио и выросла в лесах небоскребов, так что, возможно, мы созданы, чтобы понимать друг друга. Я улыбаюсь. Мы немного сближаемся, чувствуется какое-то электричество (электричество – значит надежда). Ей пора. Мы договариваемся увидеться вне заправки, меняемся номерами, и она исчезает.

Вспышка. Что-то щелкает и не затихает. Я оборачиваюсь. Испустив сноп искр, буквы «Г», «З» и «Т» с неоновой вывески «Горизонт» гаснут окончательно. Теперь видно только слабо мерцающее:

ОРИ ОН

63 БЭ

Думаю, что мысль – застывший фейерверк.

64

Рэй, мой мальтийский друг, звонит, чтобы снова вывалить на меня свои новости: бросившая его жена теперь отказывается разводиться. «Что доказывает ее двуличность, брат. Ее подлую двуличность».

65

На работу я заступаю где-то между сном и явью (плохо спал прошлую ночь). Босс что-то спрашивает. По-прежнему не в духе. С тех пор как цена на бензин упала, он сам не свой.

– Где вы писать учились? В курятнике?

Это напоминает мне что-то – что-то проносится на миг перед глазами, в ушах: сон сбывается? Но я не понимаю:

– Что?

– Табличка снаружи… Объявление, которое я просил написать.

Он тычет мне под нос ламинированный лист А4, где сообщается о запрете на продажу алкоголя после 22:00.

– Борьба с распятием в общественных местах? Вы что, смеетесь надо мной?

Я:

– А, это, видимо, автозамена барахлит.

66

Вечером я тщетно брожу в районе метро «Раймон Кено» в поисках бездомного, которому отдал флешку. В голове звучит: «Бьет ночь – мир пал от чар»[17].

67

Я уже не беру телефон: он вибрирует, не переставая. У моего объявления в «Либерасьон» оглушительный успех.

68

В «Продуктах» рядом с «Паша Кебабом», этом неописуемом базаре всевозможного экзотического продовольствия близ метро, я забываю о том, что ищу.

Вдруг музыку перекрывают возгласы с улицы. Слышен голос явно взволнованного мужчины: «Учись затыкаться вовремя! Не будь ты женщиной, ты бы у меня уже очки свои жрала!» Молодой женский голос: «Но у вас с ней – это любовь?» Мужчина: «Нет, одиночество».

И ночь глотает голоса. Индийская музыка воцаряется снова.

68 БЭ

Я думаю о беспощадном, всепоглощающем упоении трагедий.

69

На следующий день серый «Порше» встает бок о бок с гадким утенком «Ситроеном-2CV» (колонки 1 и 3 соответственно): нет ничего более демократичного и республиканского, чем автозаправка.

70

Я курю напротив заброшенного дома. Ночь. Мелкая морось. Через какое-то время замечаю странную вещь. Свет на втором этаже.

Ставни распахнуты. Я вижу, как в комнате движется тень, возможно, женщина, в чем-то белом – в скафандре?

70 БЭ

Я слишком далеко и слишком близорук, чтобы рассмотреть лицо. Возвращаюсь в свое обиталище, в свою скорлупу, и тут же решаю купить бинокль.

71

А я не робот?

72

На экране идет «Водородный человек» Исиро Хонды, а я пытаюсь заказать бинокль в интернете, и меня просят поставить галочку, что «Я не робот».

73

Откуда мне знать?

74

Я отменяю заказ, так и не решившись снова посмотреть, что делается у заброшенного дома. Чтобы отвлечься, читаю в сети аннотацию к фильму Исиро Хонды: «Люди, мутировавшие из-за ядерного взрыва, превращаются в студенистую субстанцию, которую нужно сжигать огнеметами». Листая фильмографию режиссера (болезненно плодовитого: выдавал по четыре фильма в год), замечаю, что он снимал «Годзиллу» в 1954-м. А в 1957-м, что еще интереснее, «Мистериан»: эротическую научную фантастику про то, как пришельцы с Марса, скрывавшиеся на темной стороне Луны, вторгаются на Землю, чтобы захватить японских девушек и так продолжить свой род. Я дальше смотрю «Водородного человека», думая про свет, про этот след жизни в заброшенном доме. Фильм – какой-то кошмар. Свет в окне – тоже.

75

Чтобы, когда топливу придет конец (в десять лет мне странным образом виделось, что огонь тогда тоже исчезнет, и потому я с тревогой смотрел на графики нефтедобычи), так вот, чтобы, когда топливу придет конец, было легче переносить ледниковые периоды (в десять лет я был пророком: связывал конец топлива