Проспект Поля Думера перешел в бульвар Эмиля Ожье. Жозефина жила чуть дальше, в парке Ренлей. Она заметила мужчину, который делал гимнастику, подтягивался на дереве. Такой элегантный мужчина, в белом плаще. Забавно он выглядел: такой франт, а висит на ветке, поднимается и опускается на руках. Лица его она не разглядела, он висел к ней спиной.

Неплохое начало для романа. Мужчина повис на ветке в парке. Темная-темная ночь. Он в белом плаще, подтягивается не торопясь, рассчитывая силы. Проходящие мимо женщины оглядываются и скорей спешат восвояси. Кто знает, что у него на уме, то ли хочет повеситься, то ли наброситься на кого-нибудь. То ли отчаявшийся бедняга, то ли убийца… Вот так и начнется эта история. Жозефина доверяла жизни, посылавшей ей знаки, идеи, детали для сюжета. Именно так она написала первую книгу. Глядя на мир широко открытыми глазами. Прислушиваясь, принюхиваясь, наблюдая. Только так можно не стареть. Стареешь, когда замыкаешься в себе, когда отказываешься видеть, слышать, обонять. Жизнь и творчество часто идут рука об руку.

Она шагала по парку. Вокруг темнота, ночь стояла безлунная. Она вдруг почувствовала себя так, словно заблудилась в глухом, враждебном лесу. Задние фары машин казались размытыми за пеленой дождя, их слабые, неясные отсветы пробегали по деревьям и кустам. Ветка, качнувшись под порывом ветра, задела ее по руке. Жозефина вздрогнула. Сердце на миг замерло, потом бешено заколотилось. Она пожала плечами и ускорила шаг. Что здесь может случиться, в этом районе? Все сидят по домам, едят вкусный суп из свежих овощей или всей семьей смотрят телевизор. Дети приняли ванну, переоделись в пижаму и режут в тарелках мясо, а родители рассказывают, как прошел день. Тут нет полоумных, которые рыщут по улицам, задирают прохожих и выхватывают нож. Она заставила себя думать о чем-нибудь другом.

Непохоже на Луку: не прийти и даже не предупредить. Наверное, что-то случилось с его братом. Что-нибудь серьезное, потому он и забыл об их встрече. «Мне надо с вами поговорить, Жозефина, это очень важно». Сейчас он, скорее всего, в полицейском участке, пытается вытащить Витторио из очередной скверной истории. Он всегда все бросал, когда надо было выручать брата. Витторио отказывался встречаться с ней: говорил, не нравится мне эта девка, прибрала тебя к рукам, и с виду абсолютная клуша. Ревнует, насмешливо заметил Лука. «И вы не вступились, когда он назвал меня клушей?» Он улыбнулся: «Да я привык, он хочет, чтобы я занимался только им… Раньше он таким не был, но с каждым годом становится все ранимее, все раздражительнее. Потому я и не хочу, чтоб вы виделись, он бывает очень неприятным, а я слишком вами дорожу». Она услышала только конец фразы и благодарно засунула руку ему в карман.

Значит, дражайшая матушка желает проинспектировать мое новое жилище, но не желает в этом признаться. Анриетта Плиссонье никогда не звонит первой. Ей подавай уважение и почет. Тот вечер, когда я сумела дать ей отпор, стал для меня первым вечером свободной жизни, первым шагом к независимости. Может, все и началось именно тогда? Статуя Великой Командирши рассыпалась, и Анриетта Гробз пала, лапки кверху. С тех пор на нее посыпались несчастья. Сейчас она жила одна в большой квартире, которую благородно оставил ей муж, Марсель Гробз. Он сбежал от нее к другой, более милосердной подруге, и та родила ему малыша — Марселя Гробза-младшего. Надо бы позвонить Марселю, подумала Жозефина, испытывавшая к отчиму куда более теплые чувства, чем к родительнице.

Ветви деревьев качались в угрожающем танце. Прямо какая-то пляска Смерти: длинные темные ветки похожи на лохмотья ведьм. Она поежилась. Ветер швырнул ей в глаза струи дождя, ледяные иголки впились в лицо. Она уже ничего не видела. Из трех фонарей на аллее горел только один. Бледная, размытая дождем полоска света тянулась к небу. Вода лилась сверху, летела со всех сторон, поднималась дымкой с земли. Брызгала, сыпалась, кружилась в воздухе мелкой пылью. Жозефина следила взглядом за мутным лучом, угасающим в темном небе, за дрожащими в луче капельками.

Она не заметила тени, крадущейся за ней.

Не услышала быстрых приближающихся шагов.

Лишь почувствовала, как ее тянут назад, как сильная мужская рука зажимает ей рот, а другая бьет со всей силы прямо в сердце. Она тут же решила, что у нее хотят отнять посылку. Левой рукой удерживая пакет, она вырывалась, отбивалась как могла, но быстро задохнулась. Зашлась в кашле, обмякла и повалилась на землю. Успела только заметить подошвы дорогих ботинок, гладкие, чистые, они лупили ее по всему телу. Она закрывалась руками, свернулась клубком. Пакет упал на землю. Мужчина шипел сквозь зубы проклятия: сука, сука, гадина, задница вонючая, доигралась, тварь, я тебе покажу, как выделываться, я тебе глотку поганую заткну, сучка, насовсем. Он осыпал ее бранью и ударами. Жозефина закрыла глаза. Лежала неподвижно, изо рта тянулась струйка крови… Страшные подошвы ушли, оставив ее распростертой на земле.

Она ждала довольно долго, потом встала на колени, упираясь локтями в землю, поднялась на ноги. Сделала глубокий вдох. Поняла, что кровь идет из разбитого рта и из левой руки. Нагнулась к пакету, лежавшему на земле. Подобрала его и обнаружила, что снизу он прорезан ножом. Первой ее мыслью было: Антуан спас меня. Если бы я не прижимала к сердцу эту посылку, все, что осталось от моего мужа, я была бы сейчас мертва. Кроссовка с толстой подошвой спасла мне жизнь… Ей вспомнилось, что в Средние века реликвии служили оберегами. Клали в медальон или ладанку лоскут платья святой Агнессы или обрывок подошвы святого Бенедикта, носили на шее и чувствовали себя в безопасности. Она поцеловала оберточную бумагу и поблагодарила святого Антуана.

Жозефина ощупала живот, грудь, шею. Нет, вроде не ранена. Внезапно она почувствовала резкую боль в левой руке: он порезал ей тыльную сторону кисти, из раны лилась кровь.

Ей было так страшно, что подкашивались ноги. Она спряталась за толстое дерево и, прижавшись к мокрой шершавой коре, попыталась отдышаться. Первая мысль была о Зоэ. Главное, ничего ей не говорить, ничего. Она не вынесет мысли, что мама в опасности. Это случайность, ошибка, это какой-то псих, он не меня хотел убить, это псих, ну кто может меня ненавидеть настолько, чтобы желать мне смерти, я тут ни при чем, это псих. Слова путались в голове. Она уперлась руками в колени, удостоверилась, что стоит на ногах, и побрела к деревянной лакированной двери своего подъезда.

На столике при входе лежала записка от Зоэ: «Мамочка, я в подвале с Полем, нашим соседом. Кажется, у меня появился друг».

Жозефина прошла в свою комнату, закрыла за собой дверь. Еле живая. Сняла пальто, бросила на кровать, сняла свитер, юбку, обнаружила, что рукав пальто испачкан кровью, а на левой поле — два длинных вертикальных разреза. Свернула его комом, нашла большой пакет для мусора, запихнула туда всю одежду и засунула в дальний угол шкафа. Потом она его выбросит. Внимательно осмотрела руки, ноги, плечи. Ни царапины. Отправилась в душ. Проходя мимо большого зеркала над раковиной, провела рукой по лбу и увидела себя. Бледную как смерть. Потную. С бегающими глазами. Она коснулась волос — а где же шапочка? Потеряла. Наверное, валяется где-то на земле. Слезы хлынули ручьем. Может, надо пойти и забрать шапку, чтобы не оставлять примет, по которым ее можно опознать? Нет, пока ей не хватит храбрости.