ознакомился с общей, в первую очередь немецкой, культурой. В биографическом очерке, составленном его учеником Меиром (ха-Леви) Леттерисом и написанном на иврите, сообщается, что Крохмал изучал иврит, арабский, арамейский, «языки Германии и Франции», вникал в книги по истории каждого народа, философские сочинения таких мыслителей, как Спиноза, Мозес Мендельсон, Лессинг, а более всего — в книги мудрого Канта, по пути которого шел вплоть до появления прославленных мыслителей последнего времени во главе с Шеллингом, Фихте и Гегелем[3].

И действительно, система понятий «Наставника колеблющихся нашего времени» носит ярко выраженный гегельянский характер. Человеческая история, согласно Крохмалу, — это не просто нагромождение событий или имен, лишенное внутренней логики. История имеет содержание и цель. Человек — существо общественное, действующее в рамках коллектива, приведенного к общему знаменателю; общество, народ или нация — вот носитель истории.

История — производное этих культурных образований; традиция или общее наследие определенных человеческих группировок создает культуру и называется в книге Крохмала, который следует Гердеру и Гегелю, «духом народа». В свете такого постижения истории следует понимать и иудаизм: в нем нельзя видеть некое единое целое, неизменное и застывшее со времен шести дней творения Мира; его следует рассматривать как результат непрерывного развития, как нечто переплетающееся со всемирной историей.

«Дух народа» в понимании гегельянской школы не является чем-то сокровенным и мистическим: это — совокупность всех специфических свойств, присущих определенной группе и отличающих ее от прочих групп; это — общий духовный корень исторического творчества любого человеческого коллектива. Кто всматривается в различия между отдельными народами, обнаруживает, что каждый народ обладает ключом, характеризующим его институты и культуру. Крохмал выражает это так:

«Соответственно природе духа отдельного человека, дух народа развивает свою собственную сущность, находя видимое выражение в чертах любой цельной и организованной нации, как во всяком искусном и важном деле, так и в обычаях и законах, воспитании и обучении детей и т. п., в богослужении и познании Божественного, заключенного в ней — во всех делах мира и войны, событиях и происшествиях всякая нация распознается и отличается от другой. И хотя бывает трудно и лишь порой проницательным людям удается понять связи между этими духовными сущностями — одно соответствует другому, и одно основано на другом».

Переходя к обсуждению этапов исторического развития, Крохмал пользуется дополнительными элементами, заимствованными у школы Гердера, который одним из первых ввел в обиход понятие «дух народа» и пользовался аналогией между историческим развитием народов и органическими явлениями расцвета и увядания. По Крохмалу, история нации или народа делится на следующие периоды, или «сроки»: 1) период роста; 2) период силы и деятельности; 3) период разложения и гибели.

Диалектический характер исторического процесса проистекает из внутреннего взаимоотношения его составляющих. В борьбе нации в период ее роста создаются основы ее силы, находящие свое выражение в период наивысшего расцвета, и эти же элементы силы в конечном счете приводят к ее внутреннему разложению. Ибо «при обилии блеска и изысканности среди народа умножается любовь к наслаждениям, а творческая мысль порабощается чувственностью и удовольствиями». Итак, каждая нация в своем развитии переживает расцвет, сопровождающийся постепенным упадком: «Как совершенствуется и возносится дух народа… в утренний час нации и важнейшие моменты ее жизни, так же слабеет он и нищает в ее предвечерние часы, пока не опускается глубоко. Свойства нации исчезают одно за другим, и она падает все ниже, лишаясь своей славы, хиреет и гибнет».

Однако при этом — и здесь Крохмал снова следует Гегелю — особый вклад каждой нации обогащает культурное наследие всемирной истории. Так, хотя греки и римляне сошли с исторической арены, вклад Греции в развитие эстетического чувства («дух прелести», по выражению Крохмала) и вклад Рима в разработку государственного устройства («суд и мужество») стали наследием всего человеческого рода. Национальные культуры одна за другой вливаются в универсальную культуру человечества. «Дух народа» (Volksgeist у Гегеля) — это всего лишь момент «Мирового духа» (Weltgeist), являющегося выражением «Абсолютного духа». Это — диалектическое сочетание частного и общего в гегельянской традиции. Национальная культура («дух народа») является не самоцелью, а лишь фазой развития культуры универсальной, а ступени роста национальных культур выражают также постоянный рост универсализма и ведут от полиса (города-государства) с его замкнутостью и изоляционизмом к современному миру с его универсальными рамками и содержанием.

В эту-то схему Крохмал, видящий в евреях народ, общность, обладающую коллективными национальными свойствами, стремится ввести свое понимание иудаизма в его исторической функции. Новаторство Крохмала заключается, конечно, в том, что он выходит за рамки еврейской традиции, стремящейся вырвать иудаизм из исторического контекста мировой культуры; однако, в отличие от прочих просветителей мендельсоновской школы, он не ограничивает иудаизм исключительно религиозно-нравственным содержанием, но рассматривает его в историософском аспекте «духа народа», подобного духу другой нации.

В этом пункте Крохмалу пришлось столкнуться со специфическим подходом философии истории Гегеля к исторической роли еврейского народа. С одной стороны, важно помнить, что такие мыслители, как Гердер и Гегель, воспринимали евреев как народ (Volk), совершенно так же, как греков и римлян, а не как всего лишь религиозную общину. С другой стороны, историософский подход Гегеля отводит народу Израиля строго ограниченную историческую роль, главная сфера которой — прошлое, одно лишь прошлое. В этом заключалась сложность положения Крохмала, ибо он видел народ Израиля не только в зеркале прошлого, в то время как все его философское понимание истории было заимствовано у гегельянской школы.

Согласно концепции Гегеля, еврейский народ сыграл решающую роль в культурно-духовной истории мира тем, что поднял принцип монотеизма до уровня исторической реальности, воплощением чего явился Закон Моисеев (Торат-Моше), а также понимание Израиля как «царства священников, народа святого», посвященного своему Богу. Здесь, в израильском монотеизме, Мировой дух достиг одного из наивысших этапов своего развития, так что вклад еврейского народа в историю человечества был исключительно важным. Невозможно понять современный мир без учета вклада античной Греции и древнего Израиля.

Однако израильский монотеизм — согласно Гегелю — еще находился в плену ограничений частной истории сынов Израиля и не пробил себе путь за пределы этих рамок. Более того: будучи столь революционным и новаторским, этот монотеизм не пустил достаточно глубоких корней в самосознании израильтян (отсюда — бесконечно повторяющиеся отклонения от него и сползание к идолопоклонству, характерное для эпох Моисея, Судей и Первого храма). По этой причине монотеизм приходилось укреплять посредством строгого и формального законодательства, где детализация заповедей призвана была служить ограждением веры — если не заменой ее, — препятствием внутреннему неверию, то и дело выливавшемуся на поверхность.

Согласно Гегелю, еврейская монотеистическая религия нуждалась в революции,