– Ты пил эту воду?

– Еще нет. Она тут ни при чем. Я просто перегнулся через край колодца, а голова как затрещит. Теперь полегчало.

Теперь я знаю, как меня зовут.

Я – Стивен Леонард Джонс. Мне двадцать пять лет, и я только что прилетел на ракете с планеты, именуемой Земля. Я стою с моими верными друзьями Риджентом и Шоу возле древнего колодца на планете Марс.

Я смотрю на свои сильные пальцы, позолоченные солнечным загаром. Я смотрю на свои длинные ноги, на серебристую униформу и товарищей.

– Джонс, тебе плохо? – спрашивают они.

– Пустяки, – отвечаю я, глядя на них. – Ничего страшного.

Пища вполне съедобна. Десять тысяч лет минуло с тех пор, как я последний раз ел. Еда ласкает кончик языка, а вино вкупе с кушаньем еще и согревает. Я прислушиваюсь к звучанию голосов. Я произношу слова, которые мне и непонятны, и каким-то образом понятны. Я потягиваю носом воздух.

– В чем дело, Джонс?

Я склоняю голову и опускаю руки, держащие серебристые приборы для приема пищи. Я все ощущаю.

– О чем это ты? – произносит голос, которым я только что обзавелся.

– Ты как-то странно дышишь и откашливаешься, – говорит мой собеседник.

Я внятно и членораздельно выговариваю слова:

– Наверное, легкая простуда.

– Зайди потом к врачу.

Я киваю, и это доставляет мне удовольствие. Мне нравится выполнять различные движения, впервые за десять тысяч лет. Приятно вдыхать воздух, отрадно ощущать, как солнце все глубже проникает в мою плоть, а изящный костяк слоновой кости, запрятанный в мое теплеющее нутро, приводит меня в восторг, и как хорошо, что звуки стали гораздо яснее и ближе, чем в каменном колодезном чреве. Я сижу, завороженный.

– Джонс, приди в себя. Пошевеливайся. У нас полно работы.

– Да, – говорю я, очарованный тем, как на увлажненном кончике языка возникает слово и с изысканной красотой отлетает в воздух.

Я шагаю, и ходьба меня радует. Я стою в полный рост и, из глазниц, проделанных в моей голове, вижу, как высоко я возвышаюсь над землей. Словно живу на стройной скале и блаженствую.

Риджент стоит, заглядывая в каменный колодец. Остальные удаляются, переговариваясь вполголоса, к серебристому кораблю, из которого вышли.

Я ощущаю пальцы руки и улыбку на губах.

– Глубокий, – говорю я.

– Да уж.

– Это – «Кладезь Духа».

Риджент поднимает голову и глядит на меня.

– С чего ты взял?

– Разве не похож?

– Никогда не слыхивал ни про какой «Кладезь Духа».

– Место ожидания, где те, кто некогда обладал плотью, дожидаются своего часа, – говорю я, прикасаясь к его плечу.

Песок – словно огнедышащие угли, а корабль в полуденном зное – будто пламенеющее серебро, и я наслаждаюсь жарой. Раздаются звуки моих шагов по хрусткому песку. Я прислушиваюсь. Шумит ветер. Солнце выжигает равнины. Я обоняю запах ракеты, закипающей на солнцепеке. У меня над головой входной люк.

– Где Риджент? – спрашивает кто-то.

– Я видел его возле колодца, – отвечаю я.

Кто-то побежал к колодцу. Меня охватывает дрожь. Мелкая, глубинная, постепенно нарастающая дрожь. И я впервые ее слышу, словно она тоже пряталась в колодце. Голосок, взывающий из моего нутра, тоненький и боязливый, кричит:

– Выпусти меня, выпусти меня!

И такое ощущение, будто нечто пытается высвободиться, колотится в двери лабиринта, мечется по мрачным ходам и коридорам, издает вопли, вызывая эхо.

– Риджент в колодце!

Все бегут. Все пятеро. И я бегу, но теперь уже мне нездоровится и меня сильно знобит.

– Он, наверное, упал. Джонс, ты же был рядом с ним. Ты видел? Джонс? Да не молчи же ты!

– Что с тобой происходит, Джонс?

Меня так безудержно трясет, что я падаю на колени.

– Он болен. Помогите мне с ним справиться.

– Солнце.

– Нет, не солнце, – бормочу я.

Они укладывают меня на землю, и судороги пробегают по моему телу, словно землетрясения, и глубоко запрятанный во мне голос кричит:

– Джонс – это я, я. А не он. Не он. Не верьте ему. Вытащите меня! Вытащите меня отсюда!

И я смотрю вверх на фигуры, склонившиеся надо мной, и мои глаза сверкают. Люди прикасаются к моим запястьям.

– Сердце у него барахлит.

Я смежил веки. Крики прекратились. Дрожь улеглась.

Я встаю, словно в прохладном колодце, свободный.

– Он умер, – сказал кто-то.

– Джонс умер.

– От чего?

– Похоже на шок.

– Какой такой шок? – говорю я, и вот уже меня зовут Сешнс, мои губы шевелятся уверенно, и отныне я командую этими людьми. Я стою среди них и разглядываю тело, остывающее на песке. Обеими ладонями я хлопаю себя по голове.

– Командир!

– Ничего страшного, – выкрикиваю я. – Просто головная боль. Сейчас пройдет. Вот. Уже, – шепчу я. – Прошла.

– Вам лучше избегать солнца, сэр.

– Да, – говорю я, глядя на Джонса. – Нельзя было нам сюда прилетать. Марсу мы не по нраву.

Мы относим тело к ракете, и новый голос из моих глубин начинает требовать вызволения.

– На помощь! Помогите! – это где-то глубоко, во влажных недрах тела. – На помощь! Помогите! – доносятся из кровеносных горизонтов мольбы и стенания.

На этот раз приступ озноба настиг меня гораздо раньше. Держать себя в руках стало труднее.

– Командир, вам лучше отойти в тень. Вы неважнецки выглядите, сэр.

– Да, – говорю я. – Помогите, – говорю я.

– Как вы сказали, сэр?

– Я ничего не говорил.

– Сэр, вы сказали «помогите».

– Неужели, Мэтьюс? Разве?

Тело уложено в тени ракеты, и голос истошно вопит в подводных катакомбах скелета, в алых приливах и отливах. Руки у меня трясутся. Рот перекошен и пересох. Ноздри раздуваются. Глаза вылезают из орбит. Помогите! Помогите! О! Помогите! Нет! Нет! Выпустите меня! Нет! Нет!

– Нет, – говорю я.

– Что, сэр?

– Ничего, – говорю я. – Мне нужна свобода, – говорю я.

Я хлопаю себя ладонью по губам.

– Как это понимать, сэр? – восклицает Мэтьюс.

– Все на борт. Все до единого. Возвращайтесь на Землю! – кричу я.

У меня в руке пистолет. Я поднимаю его.

– Не-е-ет, сэр!