– Вопрос простой и понятный, с которого все и начинается. Помните: совсем не я вас спрашиваю… Нет, так не пойдет. Вижу, вы не готовы… Хорошо, тогда начну с другого конца. Как вам, наверное, уже известно, отношениям между мужчиной и женщиной полагается развиваться не спеша, все ближе и ближе приближаясь к цели, которая и так заранее известна обоим. Это требует усилий, расходов и, самое главное, – времени. Хотя можно все организовать проще, если на то есть обоюдное желание. Тут ведь самое главное – выяснить, есть ли обоюдное желание. Остальное – мелочи. А если времени совершенно нет, выяснить это надо как можно скорее. Как думаете?

Молодому господину хватило сил пробормотать «разумеется». Он был изрядно обескуражен и от растерянности воткнул хрупкую тросточку в песок. Катерина Ивановна не сводила с него глаз.

– Очень хорошо, – сказала она. – Вы меня поняли. Теперь я совершенно уверена, что вы сильный и разумный мужчина. Такой не испугается маленького и простого вопроса: я вам нравлюсь?

Танин не сразу понял, что вопрос прозвучал и теперь его черед что-то говорить. А когда понял, не смог подобрать подходящего слова.

Эта резвая и бесцеремонная барышня не могла не нравиться. Каждый местный и любой приезжий знал: есть только одна королева. Имя ей – Катерина Ивановна. Нельзя сказать, что она была небесной красоты. Что-то в ней было от римской статуи: идеально прямой нос, низкий широкий лоб, высокие скулы. Глаза не так уж прекрасны, даже несколько маловаты. Волосы, в общем, обычные, светлые. Фигура чуток тяжеловесна, особенно в бедрах. И возраст приближался совсем уж к бальзаковскому[1]. Но в сочетании это все рождало неотразимую личность. Она обладала необъяснимой притягательностью, холодной, сдержанной и оттого, быть может, куда более желанной. Улыбка лишь изредка трогала ее бледные губы. Но когда она улыбалась, казалось, что всходило солнце. Северное, холодное, от которого тепла не дождешься, но все же светило. Как тут ответишь на простой вопросик?

Вырвав из песка тросточку и махнув ей наподобие шашки, Танин понял, что молчать дальше нельзя. Но и выдавить хоть что-то в ответ он не мог, язык не поддавался. А вот Катерина Ивановна словно не догадывалась, что творится у него в душе, без всяких церемоний смотрела на него пристально, не мигая.

– У вас затруднения? – спросила она.

– Нет… нет…

– Это ваш ответ, господин Танин?

– Что? Ах, нет… же… то есть… Я, знаете ли…

– Простите, я ничего не поняла. Или вам повторить вопрос?

Хрупкая тросточка рыла песок, как конь копытом.

– Нет, нет, не надо, зачем же…

– Так что же? Каков ваш ответ?

– Катерина Ивановна, зачем вам это?

– Потому что без вашего ответа все остальное не имеет смысла. Или точка, или запятая. Так в жизни случается, на перепутье нужно решить, в какую сторону идти. Но если для вас это так трудно, что же, давайте закончим и забудем… – она повернулась к двуколке.

– Нет, нет, постойте! Подождите… Все это так неожиданно… Нельзя ли…

– Так сложилось, что ответ ваш мне нужен или сейчас, или никогда. Решайтесь.

Лошадь, оставленная без присмотра, потянулась к сочной веточке. Двуколка шевельнулась, колеса тронулись. Танин подхватил вожжи и грозно сказал «тпру!». Геройский поступок не произвел на Катерину Ивановну впечатления. Она и бровью не повела. Танина же прошиб пот, хотя было вовсе не жарко, и кажется, лицо пошло красными пятнами. Мучиться дольше невозможно. В конце концов, он ничего не теряет…

– Да, вы мне нравитесь, Катерина Ивановна.

– Благодарю вас, – ответила она. – В таком случае могу изложить вам причину нашей встречи. В городке нашем вы человек уважаемый, но, как понимаете, о вас все известно. Такие болтуны. Мне известно, что у вас некоторые трудности, какие я могу помочь вам решить.

– Вы? Помочь? Мне?

– Не надо так откровенно выказывать удивление. Да, при определенном условии я смогу вам помочь.

– При каком условии? – спросил Танин.

– Само условие вас совершенно не касается. Но вы можете рассчитывать на приданое, которое за мной получите, и немедленно пустите его в дело целиком и без остатка.

Предложение было столь дерзким и неожиданным, что Танин развеселился.

– Приданое? Откуда у вас приданое? Я ведь тоже разговоры всякие слышу.

– Разве я похожа на обманщицу?

Танин вынужден был согласиться, что нет, и пробормотал извинения.

– Я вас прощаю в этот раз, – сказала Катерина Ивановна. – Но впредь думайте, прежде чем сказать.

– Но я ведь только…

– Повторю: при определенных условиях у меня может быть приданое, которым вы сможете воспользоваться. Но мне надо знать наверняка, что вам понадобится мое приданое. Двадцать тысяч для вашего проекта будет достаточно?

– Что же это, вы мне руку и сердце предлагаете?

Катерина Ивановна не ответила, предоставляя Танину самому найти выход.

– Вы требуете ответ прямо сейчас? – спросил он.

– Я ничего не могу требовать, господин Танин. Вы независимый, свободный человек. Сами выбираете решение.

– Прямо сейчас?

Она чуть заметно улыбнулась.

– Не стану подвергать вас таким мучениям. Скажем, сутки на размышление хватит? Очень хорошо. Договорились… Не смею вас более задерживать…

Катерина Ивановна вскочила в коляску. Двуколка тронулась легко, словно лошадь понимала хозяйку без слов.

Оставшись в одиночестве, Танин засунул руки в карманы, в глубоком раздумье разметал песок носком ботинка и побрел по морской полосе к городу.

Уединенное место имеет странное свойство: никогда не знаешь, насколько оно уединенное. И что на самом деле скрывается за кустом – ветер или чья-то тень.

Как только место свидания опустело, из леска выбралась полноватая фигура. Она направилась к тросточке, воткнутой в песчаный бугорок, словно памятник погибшему воину. Изящная штучка была вырвана с фонтаном песка и разломана об колено. Сильным броском обломки полетели в залив, шлепнулись и скрылись в черной воде.

К десяти вечера кафе-ресторан Фомана был полон. Двери большого зала, впуская свежий воздух, были распахнуты на террасу, на которой не осталось свободных столиков. В заведении была приличная, для уездного городка, кухня, недурно сваренный кофе и миленькие пирожные. Конкурентов у Фомана фактически не было. «Французская кондитерская», буфет на станции, кофейня в парке – вот и все заведения, где уставший обыватель мог утолить голод, приятно проведя время.

Размер помещения не оставлял места на сцену, однако пианист, играющий на рояле вместо трактирного оркестрика[2], делал владельцу честь. В высокий сезон Фоман разорялся на певицу, которая под аккомпанемент рояля исполняла романсы. Гости терпеливо слушали и покорно аплодировали, чтобы не обидеть даму. Знаток, конечно, раскритиковал бы такое исполнение, но наша публика непритязательна, а дачникам все равно. Без преувеличения можно сказать: здесь встретишь весь город. Так что в сезон, начиная с мая, Фоман без зазрения совести взвинчивал цены. Но и это ему прощали.