– Я позвоню Мэри, пусть поможет тебе снять корсет и лечь под одеяло. Хочешь прохладную ванну?

– Да. Но ты очень расстроена, Лила?

– Всего лишь приступ меланхолии, – ответила та, садясь на край кровати. – Мне не по себе при мысли о том, что скоро придется расстаться с тобой. Позволь потрогать лоб.

– Теперь, когда я почти замужняя женщина, расскажешь, куда отец ходит по ночам? Я имею в виду, есть ли у него любовница?

– Я не спрашивала.

Лила прикусила губу, прежде чем признаться:

– Не хочу знать. Господи, да ты вся горишь. Нужно тебя немного охладить. – Она дернула за шнур сонетки.

Мысли Эди по-прежнему разбегались. Она не была способна ни на чем сосредоточиться.

– Как выглядит Кинросс? Вблизи, я имею в виду.

– Свирепо-мужественным. Красив чисто мужской красотой. Плечи широкие, как у лошади-тяжеловеса, мускулистые бедра. Хотелось бы взглянуть на него в килте. Как полагаешь, он наденет килт на свою свадьбу?

– По-твоему, у него есть чувство юмора?

Тут Эди затаила дыхание, потому что, по ее мнению, это было самым главным качеством в человеке.

Молчание.

– О нет, – простонала она.

– Но то было официальным событием, – напомнила Лила. – Вряд ли я могла отпустить шуточку насчет валлийца и ждать его реакции.

– Я должна выйти за импульсивного шотландца размерами с чертово дерево, да еще и без чувства юмора.

Лила пожала плечами:

– Тебе придется прекратить ругаться, по крайней мере в его присутствии, дорогая.

– Почему?

– Он кажется слишком правильным.

– Я выхожу за своего чертова папашу! – взвыла Эди.

– Считай, теперь нас двое.

По пути в отель «Нью Стайн»

Брайтон

Именно в тот момент, когда нареченная охарактеризовала его как человека импульсивного, Гауэйн то же самое твердил себе. Он в жизни никогда не делал чего-то столь легкомысленного. Никогда.

Мало того, Гауэйн вообще не мог припомнить, когда поддавался каким-либо порывам, не говоря уже о том, чтобы очертя голову ринуться в самое важное предприятие своей жизни и сделать столь дорогое приобретение, не проведя перед этим подробного расследования.

Говоря по правде, он никогда ничего не покупал сам. Для этого у него были специальные люди. Он не любил ходить по магазинам. Единственное, что он покупал сам – это лошади.

Но – и эта мысль приободряла – большинство лошадей он покупал без лишнего шума. Видел подходящую кобылу и сразу понимал, что она займет достойное место в его программе разведения лошадей.

Конечно, некрасиво думать подобным образом о будущей жене, но это правда. Стоило Гауэйну взглянуть на леди Эдит, как он сразу понял, что хочет ее. И детей от нее.

Идея уложить ее в постель была крайне приятной. Несмотря на скромность манер и поведения, ее тело оказалось восхитительно соблазнительным. Другие молодые леди выглядели скелетами, обернутыми одним-двумя ярдами ткани. Десятки скелетов с буклями, отскакивавшими от острых краев их костлявых плеч.

«Не слишком добрая мысль», – напомнил он себе. Гауэйн часто упрекал себя за то, что подобные описания, хоть и безмолвные, но излишне критические.

Но он не мог найти ни единого отрицательного качества в леди Эдит, если не считать ее имени. Кому оно может понравиться?! Она ангел. Не Эдит.

Первую невесту звали Розалин, что звучало весьма романтически. Их обручили в детстве. Но на деле они встретились только раз: когда ей было шестнадцать, а ему – девятнадцать. После этой встречи они стали ждать, пока Розалин исполнится восемнадцать, только она умерла за несколько дней до своего дня рождения. Так что вряд ли их союз можно было назвать романтическим.

– Ваша светлость?

Агент Стантона Бардолф с раздраженным видом сидел на противоположном сиденье экипажа. Бардолф был агентом отца Гауэйна и перешел к последнему так же естественно, как вино в подвалах, если не считать того, что в отличие от вина Бардолф с годами не улучшался. И бородка у него очень напоминала козлиную. Козлоподобную. Козло…

Гауэйн заставил себя вернуться к теме разговора.

– Да?

– Старший судебный пристав и начальник шахты никак не могут прийти к соглашению относительно того, что шлам, спускаемый при разработках оловянного рудника Карри, губит рыбу в реке Глашхорри, – сообщил Бардолф с тем преувеличенным терпением, которое выказывают люди, понявшие, что первый их вопрос проигнорировали.

– Остановите разработки, – приказал Гауэйн. – Пока шахта не сумеет контролировать стоки, придется закрыться. От рыбы в этой реке зависят шесть деревень.

Бардолф записал все это в книгу, а Гауэйн продолжал размышлять.

Гилкрист предложил устроить свадьбу через пять месяцев, с чем Гауэйн согласился. Он не спешил начать супружескую жизнь. Вполне можно ожидать, что все попытки угодить жене связаны с суетой определенного рода. А он не любил суеты.

Но потом он подумал о сливочной коже леди Эдит. Нет, «сливочная» – слово неподходящее. Он никогда раньше не видел столь белой кожи. Как лучший пергамент. И решил, что озеро темнее ее глаз, цвет которых был, скорее, похож на можжевеловые иглы.

При этой мысли он ощутил гордость обладателя. Она скоро будет принадлежать ему: мечтательные глаза, белая кожа, розовые губки и все…

Гауэйн сторговался с ее отцом, и размер доли имущества невесты в брачном контракте заставил бы Бардолфа потерять сознание.

Он отдал Гилкристу все, что тот потребовал. Когда желаешь получить жену, не стоит торговаться. Это было бы дурным тоном.

Бардолф снова поднял голову:

– Ваша светлость, не хотели бы вы обсудить условия контракта с мистером Стикни-Эллисом относительно моста, который предстоит построить через Глашхорри? У меня только условия, продиктованные строителями.

Гауэйн кивнул и поудобнее устроился на сиденье. Больше никаких мыслей о леди Эдит: это губительно для дела, и, следовательно, совершенно неприемлемо. Собственно говоря, как только он привезет ее в замок, сделает все, чтобы она больше не отвлекала его.

Он не был до конца уверен, чем занималась его бабушка с утра до вечера – какая-то женская работа: что-то, связанное с бельем, больными, арендаторами… Гилкрист наверняка позаботился о том, чтобы девушку всему обучили. Он немножко сух и неприветлив, этот Гилкрист, но человек порядочный.

Но тут в мысли снова ворвался голос Бардолфа. Гауэйн поднял руку:

– Я предпочитаю, чтобы пролетов было три, а не два.

Бардолф сделал пометку и продолжал монотонно читать. Гауэйн откашлялся.