Как человек с простым, без всяких затей покладистым характером и практическим умом, Сазонов чувствовал, что его зам хочет поставить себя выше его, излагая отдельные прописные истины поучительным тоном и с таким видом, что только он якобы посвящен в тайну, почему союзники до сих пор не открывают второй фронт, и почему финны склонны к перемирию, и как будет реагировать на эти события Гитлер. И он, молча выслушивая эти примитивные рассуждения, вроде бы соглашался с Бондаревым, а тот, входя в роль штатного пропагандиста, самодовольно, с чувством превосходства над своим начальником в вопросах большой политики начинал рассуждать о том, что капитан теперь всегда может опереться на него, и что с его политическими знаниями считался чуть ли не сам командир корпуса, и что после прочитанной им лекции комкор всегда приглашал его на чай. Доверчивый от природы, не посвященный в корпусную политотдельскую службу, Сазонов принимал эти байки за чистую правду, а его зам, поощряемый молчаливым вниманием начальника, плел ему. разные небылицы о боевых друзьях-фронтовиках, офицерах, которые души в нем не чаяли, все искали его дружбы, а его начальник полковник Храмцов плакал у него на плече, когда расформировали корпус, и говорил о том, какое ему выпало счастье, что Алексей Михайлович служил у него, и что он всегда будет этим гордиться.

Если бы Дмитрий Васильевич знал, что Бондарев никогда не читал лекций в штабе корпуса и никогда командир корпуса не приглашал его на чай, что он был просто инструктором политотдела, занимался отчетностью по партработе в частях дивизий, утрясал вопросы инструкций по приему в партию, проверял поступившие сведения, готовил отчетные данные для полковника Храмцова, которого он презирал всем своим существом и уже дважды на него анонимно сообщал в политуправление фронта о систематических пьянках, устраиваемых заместителем комкора и его начальником под видом проверок боеготовности дивизий и отдельных частей, входивших в состав корпуса! Нет, Сазонов об этом и не догадывался, но ощущал, что Бондарев, не имеющий особистской практики, хочет навязать ему себя в роли дядьки-наставника по политическим вопросам. «Ну и хрен с ним, пусть долдонит, лишь бы не вмешивался в оперативные дела», — закончил мысль о своем заместителе капитан Сазонов.

Часа через два оба они в наступающей темноте вышли из блиндажа и, вдыхая свежий предвесенний воздух синеющих сумерек, пошли по утоптанной дороге к штабу дивизии. Оба молчали. Дмитрий Васильевич думал о предстоящей проверке своего отдела представителями Особого отдела армии. Он не знал, кто приедет, но, судя по содержанию переписки и отдельным претензиям, был уверен, что проверяющие, как всегда, будут копать по общим вопросам: ослаблению агентурно-оперативной работы во вверенных частях дивизии, слабой проверке первичных материалов, поступающих от секретных осведомителей, недостаточной раскрываемости фактов подрыва боеспособности в подразделениях дивизии.

Вчерашний полковой особист без опыта работы в дивизии, он мысленно готовил себя к экзамену проверки и сам себя успокаивал: если снимут, то меньше полка на обслуживание не дадут, вот только бы быстрее майора получить, а там будет видно.

Бондарев, чуть поотстав, шел за своим начальником и был погружен в свои мысли. Вот он — майор и находится под командованием капитана, политически безграмотного, а еще задолго до войны Бондарев был уже на ответственной работе в облисполкоме и общался с такими людьми, о которых этот «капитанишка» и помыслить не мог! Он вспомнил, как последняя партмобилизация весной сорок второго года вытряхнула из уютных и теплых углов значительную часть партийного и советского аппаратов и как зампред облисполкома Иванушкин, выступая перед мобилизованными партийцами, говорил насквозь фальшивым голосом, что завидует своим товарищам, уходящим на фронт на укрепление политических и партийных кадров нашей доблестной Красной Армии, и призывал их не жалеть жизни для защиты дела Ленина-Сталина!

Вот и сейчас он, завидуя Иванушкину, мысленно отпустил в его адрес тираду: ну, не гад ли, всего лишь на год старше, а сейчас небось спит со своей дурехой в тепле и никогда не узнает, как Алексей Михайлович сегодня чуть жизни не лишился. И вспомнив про минометный обстрел и свой позор, он неприязненно посмотрел в спину Сазонову и снова стал в уме перечислять его недостатки. Обращается он ко всем просто, без командирского тона. Вот, например, к тому же Калмыкову. Ну что он нашел в нем такого, чтобы беседовать с ним по целому часу, ведь простой писаришка, дал бы ему команду и пусть выполняет, а он с ним чай пьет, часами говорит и обращается у нему запанибрата: ты, говорит, Саша, не забудь направить запрос в Свердловск. Да разве так говорят с подчиненными, да еще с сержантом! Вспомнил, как Сазонов говорил с этим, как его, лейтенантом Кулешовым: «…ты давай, Сережа, займись проверкой сигнала».

Бондарев, хотя и не был кадровым военным, но, находясь в кругу разных по званию людей, понял, что строгое обращение по уставу с младшими по званию принимается высоким начальством как требовательность, дисциплинированность, как неотъемлемые качества любого армейского командира и политработника. Панибратство осуждалось начальством, и он как старший офицер, ужасно гордясь своим званием, при первом своем знакомстве с Сазоновым рассказал, что это звание он получил досрочно за выполнение какого-то важного поручения, но, не обладая воображением, не стал распространяться, какого именно, ссылаясь на строгую секретность этого задания, и почти шепотом добавил: «…только комкор, да в штабе армии знают об этом…» Он и сам не знал, почему ему присвоили майора после переаттестации на новые офицерские звания в марте сорок третьего, при введении погон. В той суете и чехарде с новыми званиями многие потеряли, а другие, наоборот, незаслуженно перескочили через ступеньку своих званий. Его аттестовали сначала на должность замполита полка по партработе, которая была по званию не выше капитана, но в это время формировался резервный корпус СВГК[4], и он был назначен на должность старшего инструктора корпусного политотдела по оргработе и получил майора. С чувством превосходства он сравнивал свои успехи по службе с партмобилизованными земляками, направленными в распоряжение одной и той же армии, и ему казалось, что только он, один из всех, был достоин этого высокого звания, и не догадывался, что полковник Храмцов, на которого он посылал анонимки, был причастен к его повышению. Федор Иванович в то время лично занимался формированием своего политотдела. Получив списки и объективки кандидатов на должности и штатное расписание на отдел, он рассуждал при этом так: какой я буду начальник отдела, если у меня в подчинении только два майора, не считая зама-подполковника. Нет, решил он, и согласно штатам послал на переаттестацию еще на двух капитанов и остался доволен комплектованием — теперь и отдел выглядел более солидным. А кандидатов в майоры он выбрал старым писарским способом: четыре одинаковые бумажки с фамилиями кандидатов свернуты в трубочки и брошены в шапку, и с заместителем они вытянули по две. Полковник Храмцов был старым солдатом и фаталистом в душе; верил, что судьбу не объедешь на хромой кобыле! Вот судьба и подарила ему подчиненного в лице Бондарева.