Если у меня за неделю было три свидания, я получала премию — 5000 йен, четыре свидания — 10000, пять — 15000, шесть — 20000 и семь — 25000 йен. Благодаря старой сволочи, который в Японии был “Немцем” (почти всем постоянным гостям придумывались прозвища), у меня было свидание каждый день, но и без него тоже, правда, только во время первых поездок…

Ещё можно было подзаработать на спиртных напитках и фруктах — тысяча йен за бутылку, чего-нибудь не дешёвого или столько же за вазу с фруктами, если удавалось гостя на это раскрутить (как правило — удавалось). Почти все девчонки предпочитали фрукты — здоровье берегли, хотя любительниц выпить, тоже хватало. Мне это всегда казалось очень забавным — получать деньги за то, что ешь и пьёшь!

Ещё, раз в месяц самым популярным девушкам клуба выдавались премии — это очень подстёгивало самолюбие, и многие стремились к популярности не столько ради денег, сколько ради того, чтобы утереть нос конкуренткам и почувствовать себя самой-самой. Мне это удавалось не раз — во время второй поездки, я была самой популярной девушкой клуба в течение всех шести месяцев.

А зарплата у русских гейш всего 80000 йен в месяц (это что-то около семисот долларов) плюс одна тысяча в день на питание, но благодаря премиям, чаевым (многие гости давали на чай, при чём если уж давали то, как правило, не меньше 10000 йен) и подаркам (один раз из поездки я вернулась домой сразу с тремя норковыми шубами) удавалось заработать намного больше.

Конечно, почти все девчонки рано или поздно заводили себе японского любовника — кто-то из расчёта, чтобы продолжать получать подарки, но большинство влюблялось в своих не молодых, не слишком привлекательных, низкорослых и, как правило, женатых любовников, при чём гораздо сильнее, чем те в них. Из-за них и возвращались в Японию снова и снова, хотя никто никого никогда не ждал. Уже через день после прощальной вечеринки, освободившийся гость приходил в клуб, и начинал ухаживать за новенькой девушкой…

5.

Я вижу его из далека — он сидит, забравшись с ногами на скамейку. В руках у него букет роз — ещё не раскрывшиеся красные бутоны. Несколько лет назад я загадала, что выйду замуж за первого мужчину, который догадается подарить мне розы не бордового цвета — он первый… Я подхожу к нему, улыбаясь, а он встаёт и молча протягивает мне цветы — я беру их из его рук.

— Какие красивые! Спасибо. Но ведь ты же знаешь, что я не смогу их забрать?

— Ты можешь сказать, что купила цветы себе сама…

— Это покажется подозрительным… А кстати, по какому поводу такой подарок?

— Разве нужен повод, чтобы подарить розы любимой девушке?

— Так, минуточку! Ты ничего вчера ночью не натворил? — спрашиваю я, нахмурившись и изображая подозрение, — Всем известно, что мужчины дарят женщинам подарки без повода только тогда, когда у них совесть не чиста!

— Ты права — совесть у меня не совсем чиста. Я соврал тебе сегодня утром, — отвечает он, изображая раскаивающегося грешника, — я не пошёл вчера в клуб с друзьями… — тут он делает драматическую паузу, а я на всякий случай начинаю нервничать, — Вместо этого, я всю ночь вылизывал…

— Что?! — кричу я, почти с не притворным возмущением. Он не выдерживает, и смеётся над двусмысленностью, которую я придала его словам своим вопросом.

— Вылизывал квартиру, которую снял накануне, потому что надеялся, пригласить тебя туда сегодня, но боюсь, она всё равно выглядит довольно убого… — говорит он, ещё улыбаясь, но уже серьёзно.

Я задумываюсь, что мне сделать вначале — поцеловать его, а потом сказать, что мне не терпится побывать в его новой квартире, какой бы она не была, или сначала сказать, что мне не терпится побывать в его новой квартире, а потом поцеловать?

Я выбираю второй вариант, потому что знаю, что после того, как я его поцелую, в течение нескольких минут мне не захочется ни о чём говорить, только стоять, прижавшись к нему, вдыхая запах его кожи, и думая о том, что всё-таки есть на свете счастье, и как это глупо и странно, что оно зависит от какого-то мальчишки…

— Это немного далековато от сюда, — говорит он, когда я наконец-то отрываюсь от него, — минут сорок на автобусе, но на такси, я думаю, быстрее доедем…

— Постой, поедем на автобусе — я не хочу, чтобы ты из-за меня разорился…

— А я не хочу, чтобы ты считала мои деньги и жалела меня, — отвечает он с внезапно похолодевшим лицом.

Гордец, чёрт побери! Я извиняюсь, он забирает у меня пакет и мы, держась за руки, идём к стоянке такси.

— Просто в автобусе мы могли бы ехать стоя и прижимаясь, друг к другу… — говорю я, чтобы разрядить напряжение, возникшее после моей бестактности. Он бросает на меня взгляд — искоса через плечо и усмехается. Красавец!

Мы садимся в такси, он говорит водителю адрес и обнимает меня одной рукой, я целую его в щёку, он улыбается. Почти всю дорогу мы едем молча — только иногда целуемся, но скорее нежно, чем страстно — стесняемся водителя.

“Интересно, волнуется ли мой мальчик? — думаю я, — Ведь понимает, наверное, зачем он меня к себе везёт…” Я глажу его спину под футболкой, и украдкой наблюдаю за ним. Он чувствует, что я смотрю на него, но делает вид, что не замечает этого, глядит в окно — спокойный и хладнокровный, иногда очень обаятельно морщит лоб, как бы о чём-то задумавшись, а на самом деле потому, что знает, что ему это очень идёт…

Он ещё ни разу не занимался сексом. Я не поверила, когда он мне сказал об этом — красивый двадцати летний парень и девственник, разве такое возможно в наше время? Но он не шутил, я это почувствовала. Он признался мне в этом через неделю, после нашей первой встречи — спокойно и просто, не стесняясь. Объяснил это тем, что все немки — крокодилицы и он их не хочет.

— Обычно, парням свойственно преувеличивать свой сексуальный опыт… Наверное, ты очень уверен в себе, — сказала я ему тогда.

— Да — это мой единственный недостаток, — ответил он, улыбнувшись, и добавил, — Просто я не хочу тебе врать.

Мы выходим из такси — вокруг восточный Берлин, с его панельными многоэтажками, которые можно увидеть в любом городе, уже не существующего союза. Не могу сказать, что меня радует это зрелище — скорее наоборот, расстраивает, но я стараюсь это скрыть.

— Как на исторической родине, правда? — говорит он, усмехаясь.

— Да, я сейчас расплачусь от ностальгии! — и чтобы поскорее сменить тему, спрашиваю, — Надеюсь, ты догадался купить бутылку шампанского?

Он останавливается:

— Ты же говорила мне, что терпеть не можешь шампанское, потому что в Японии тебе постоянно приходилось его пить.

— Ах, да — точно…

— Я купил мартини.

— Умничка!

За мартини, почему-то ничего не платили — только за шампанское, от которого у меня пучило живот, и появлялась отрыжка — тысячу йен.

Мы заходим в подъезд, он открывает дверь квартиры на первом этаже и пропускает меня вперёд. Заходя в прихожую, я чувствую, что начинаю нервничать, и злюсь на себя — какого чёрта, ведь это у него будет в первый раз, а не у меня!