— Шагор, что ты делаешь? Шагор, вернись! — закричал ей муж, но той и след простыл. Она прибежала к старой Брахме и залезла в постель.

— Что случилось, Шагор? Почему ты здесь? — удивилась та.

Шагор ничего не ответила.

— Наверное, Бродж прогнал тебя? — предположила старуха.

— А с какой стати я иначе пришла бы к тебе? — ответила бойкая Шагор и добавила: — Сегодня я буду спать у тебя.

— Хорошо, хорошо, лежи, — торопливо согласилась Брахма. — Он, наверное, сейчас позовет тебя назад, — рассудила она. — Меня, бывало, твой дедушка на неделе по семь раз прогонял от себя, да только тут же звал обратно. Я, конечно, сердилась на него — такой уж мы, женщины, народ, — однако и одной оставаться не хотелось. Однажды, помню, что произошло…

— Бабушка, расскажи мне сказку, — перебила ее Шагор.

— Сказку? Какую? Может, про птичек, самца и самочку? Так ты пойди позови новую жену, вместе и послушаете.

— Я не знаю, где она, — солгала Шагор. — Ты говори, а я стану слушать.

Старая Брахма пристроилась рядом с ней и начала рассказывать. Она не заметила, что ее слушательница тут же заснула, а когда, уже много времени спустя, обнаружила это, оборвала себя на полуслове и обиженно замолчала.

На следующее утро Шагор проснулась чуть свет. Она побежала в дом, отперла замок на своей двери, откинула щеколду, а затем вернулась назад. Шагор взяла сломанное веретено и начала жужжать им над ухом старой сказительницы.

Профулла и Броджешор слышали, как Шагор отперла дверь. Девушка села на постели, потом встала.

— Шагор открыла дверь, — сказала она. — Я ухожу. Вспоминай иногда обо мне, — если не как о жене, то хотя бы как о своей служанке.

— Подожди, не уходи, — попытался остановить ее муж. — Я пойду к отцу, попробую поговорить с ним.

— Думаешь, он может оставить меня?

— Не знаю. Но я постараюсь убедить его. Я не в силах совершить такой грех — бросить тебя.

— Ты не бросаешь меня, — тихо проговорила Профулла. — Напротив, ты меня принял. Мне достаточно и того, что ты хоть раз позволил мне лечь рядом с тобой. Прошу тебя, не ссорься с отцом из-за такой несчастной, как я. Это огорчит меня.

— Но он обязан хотя бы содержать тебя! — настаивал Броджешор.

— Он отверг меня, милостыни я от него не приму, — твердо ответила Профулла. — Вот у тебя возьму, если ты найдешь, что мне дать.

— Но у меня нет ничего, кроме этого перстня, — смущенно проговорил Броджешор. — Возьми его и продай. Хотя бы на первое время хватит… Потом я постараюсь устроиться на службу и буду помогать тебе. Я тебя не оставлю.

Он снял с пальца кольцо с алмазом и отдал его Профулле.

— А если ты все-таки забудешь меня? — спросила она, надевая его подарок.

— Всех забуду, но только не тебя! — воскликнул Броджешор.

— А вдруг ты не узнаешь меня при встрече?

— Твое лицо никогда не изгладится из моей памяти.

— Я ни за что не продам это кольцо, — сказала Профулла. — Скорее умру с голоду, но с ним не расстанусь. А если нам снова доведется встретиться и ты меня не узнаешь, я покажу тебе его. На нем что-то написано. Что?

— Там выгравировано мое имя.

Они простились друг с другом со слезами на глазах. Спустившись вниз, Профулла увидела Шагор и Нойан.

— Сестра, где же ты спала? — спросила коварная Нойан.

— Когда человек возвращается из паломничества, он не рассказывает о нем, — ответила Профулла.

— Не понимаю, — недовольно проговорила Нойан.

— Чего же тут не понять? — спокойно заметила Шагор. — Она вчера прогнала меня, а сама на моей постели стала Лакшми своего Вишну. Видишь, ее господин подарил ей в знак любви кольцо?

Она показала на кольцо Броджешора, сиявшее на руке Профуллы.

Нойан помрачнела.

— Ты слышала, сестра, что велел передать тебе свекор? — мстительно спросила она.

Полная воспоминаний о ласках мужа, Профулла уже успела забыть о своем разговоре со свекровью.

— Нет, а что?

— Ты спросила, как тебе жить дальше, — напомнила Нойан.

— И что же он ответил?

— Он сказал, что ты можешь заниматься чем угодно, хочешь — воруй, а хочешь — разбойничай.

— Хорошо, — коротко проговорила Профулла и вышла.

Больше она ни с кем не разговаривала. Уже за калиткой она остановилась и повернулась к Шагор, которая шла следом.

— Ухожу, сестра, — сказала она Шагор. — Больше я никогда сюда не вернусь. А с тобой увижусь, когда ты приедешь к своему отцу.

— Ты знаешь, где мы живем? — оживилась Шагор.

— Нет, не знаю, но сумею узнать.

— И ты решишься прийти в дом моего отца? — не поверила ушам Шагор.

— А почему бы нет? Меня теперь ничто не остановит.

— Твоя мать ждет тебя, — заметила Шагор, показывая в сторону сада, где возле изгороди стояла мать Профуллы. Дочь подошла к ней.

Женщины вернулись в деревню. Долгий путь изнурил мать. Она выбилась из сил и исстрадалась душой — не всякому по плечу выносить испытания, которые посылает судьба. Дома она занемогла. Первое время женщина старалась превозмочь себя. Бенгалка, из семьи брахманов, к тому же еще и вдова, она не считала свой недуг болезнью. Как положено, по два раза в день совершала омовение, ела когда придется и то, что из милости дадут соседи. Немощь ее усиливалась, и в конце концов она слегла. Лечились в те времена в деревнях редко, а вдовы почти не пользовались лекарствами. Да и за лекарем Профулле послать было некого. Начались осложнения, и в конце концов несчастная умерла — страдания ее прекратились.

Соседи, которые прежде порочили несчастную вдову, теперь поспешили на помощь ее дочери. К чести бенгальцев, следует признать, что в подобных случаях они забывают о былых распрях.

Явившись к сироте, жители деревни сказали ей:

— Ты должна на четвертый день устроить поминки по матери.

— Я бы и хотела, — призналась Профулла, — да не на что.

— Не тревожься, — успокоили ее односельчане, — это дело мы возьмем на себя.

Кто денег дал, кто продуктов, тем и обошлись. Хватило и покойнице даров положить, и собравшихся угостить.

Один из доброжелателей вспомнил про Хорболлоба.

— Надо бы позвать твоего свекра, — заметил он Профулле.

— Кто же пойдет за ним? — недоуменно спросила она.

Вызвались двое, те, которые всюду успевали первыми.

— Как же так? — удивилась Профулла, когда они явились к ней. — Ведь это вы возвели на нас поклеп! Пустили слух, будто бы мы касту потеряли, а теперь печетесь обо мне?