оказалось затянуто серыми тучами, скомкавшимися вокруг солнца, как грязная вата. На свежем воздухе девушке стало легче, слёзы на щеках смешались с каплями дождя, но в её душе распускался стылый цветок отчаяния. Она не знала, что делать, что предпринять, и в кому бежать. Её собственный муж не желал её слушать, а у кого ещё она могла искать защиты и понимания?!

Вера уронила голову на грудь и только тогда заметила, что в руках всё это время она судорожно сжимала соломенную куколку с золотистыми, как колосья ячменя, волосами. Она думала, что оставила её в комнате. Она надеялась, что так и поступила. Но кукла вновь решила иначе.

Капли дождя серебристыми дорожками стекали по безжизненному лицу плетёной игрушки.

— Дедушка… — мелькнула вдруг в голове Веры вспышка мысли.

Добрый старик наверняка мог ей помочь или хотя бы забрать обратно свой пугающий подарок.

Вдохновлённая этой идеей, Вера поспешила на пристань. Деревня стояла пустая: люди прятались от дождя по домам, и девушка была единственной, кто шагал по размытой дороге. На пирсе ни Афанасия, ни его лодки не оказалось. Там вообще сидел только одинокий рыбак в зелёном дождевике и с удочкой. Вера без торга сунула ему крупную купюру и попросила отвезти на Соловый холм. Рыбак, не сказав ни единого слова в ответ, усадил промокшую насквозь девушку в утлую узенькую лодку и завёл мотор.

Воды озера были неспокойны, ветер усиливался, и лодку трясло, пока они добирались до приметного уединённого холма возле отмелей. Прижимая к груди куклу, Вера первой выскочила на берег и, даже не попрощавшись, бросилась в густые заросли кустов, прокладывая дорогу к сердцу острова. Мокрые ветви хлестали её по щекам и голым рукам, земля скользила под ногами, но Вера уверенно шла вперёд, пока не показались за частоколом сосен знакомые крыши домов.

Она помнила, что нужно пройти через всю прогалину, после миновать участок с ветхими домами, а там, за чахлой рощицей, лежала изба деда. И она шагала мимо низких бревенчатых домов, которые в синеве сгустившихся туч больше не выглядели такими симпатичными и ухоженными. Скорее уж они походили на деревянные гробы, торчавшие из земли.

Все соломенный куклы были убраны в дома. На улице не осталось ни одной. И Вера ступала мимо кукольных жилищ, а оттуда на неё поглядывали хозяева своими пустыми лицами. Они все стояли у окон, и неприятное чувство дежавю кольнуло сердце Веры.

Гладкие соломенные лица прижимались к прозрачной завесе стёкол, усеянных каплями, и жадно следили за чужачкой. Казалось, их становилось всё больше и больше, этих плетёных силуэтов. Казалось, они даже начали двигаться.

Где-то пронзительно скрипнула дверь. Вера испуганно встрепенулась, замедлив шаг. А за её напряжённой спиной вдруг раздался прерывистый шёпот, заглушаемый ливнем:

— Тело — в глину и солому, душу — в куклу, смерть — живому.

Тяжёлый камень обрушился на голову Вере. Она даже не успела обернуться к дедушке Афанасию, как уже безжизненным кулём рухнула на соломенную подстилку. Из её пальцев выпала заметно подросшая плетёная кукла с золотистыми волосами, на чистом лице которой проступила улыбка, а под проволочными очками вдруг распахнулись очаровательные голубые глаза.

***

Рома не бросился следом за женой лишь потому, что надеялся на её скорое возвращение. На улице шёл ливень, который непременно остудил бы её пыл, и тогда они бы поговорили нормально, мирно и обстоятельно. Он намеревался сегодня же увезти её прочь с Враного острова, если это место так плохо влияло на психику жены.

Но Вера не вернулась ни через четверть часа, ни через час, ни к вечеру. За окном уже плескались густые тягучие сумерки, дождь давно закончился, оставив после себя мутные лужи на дороге. Рому стало одолевать беспокойство, и он выбрался из комнаты на поиски хозяина. Тот нашёлся возле своего излюбленного самовара: сидя на лавке, мужчина сосредоточенно штопал разорванную рубаху.

— Вы не видели мою жену? Мы поссорились, и она куда-то убежала, ничего не сказав.

— У дедушки Афанасия она.

— Это где? На Соловом холме? — удивился Роман. — Что она там забыла?

— Соломенный дедушка всех привечает, кто ему люб. Приветил и её, значит.

Рома нахмурился. Неужели его жена за полтора дня так сдружилась со стариком? Или, может, это он и был виноват в душевном состоянии Веры? Ведь с ней всё было в порядке последние несколько дней, а тут она как ума лишилась. Всё твердила про эти куклы, про солому. Что такого мог ей наговорить старый хрыч, что у супруги неожиданно развилась паранойя?

Рома собирался выяснить правду во что бы то ни стало, забрать жену и завтра утром отплыть в Петрозаводск. Оставалось лишь добраться до Солового холма. Внутренне уже ощущая подступавшую тошноту, Рома побрёл в сторону деревенского причала. На его счастье, в это позднее время нашёлся одинокий рыбак, без лишних слов согласившийся доставить мужчину на небольшой островок. И хотя приступ тошноты мешал полноценно глядеть по сторонам во время поездки, но Рома всё же рассмотрел в сумерках приближавшийся холм, больше походивший на клочок тины, чем на полноценный остров.

Рыбак молча высадил Рому и сразу отплыл обратно. Рома даже не успел его остановить:

— Эй! Постойте! Мне ещё надо будет плыть обратно! Погодите, говорю же вам!.. Вы что, глухой?! Вернитесь! Как же мы с женой отсюда теперь уплывём, а?!

Он кричал и кричал, но всё было бесполезно. Рыбак молча и быстро вёл лодку прочь.

Рома остался стоять на берегу в одиночестве, растерявшийся и смятённый. Над Соловым холмом понемногу сгущалась ночь, и нужно было начинать поиски немедленно, чтобы не блуждать по темноте. Не зная, куда идти, он наугад зашагал через бурелом и вскоре вывалился из зарослей травы и кустарника на открытое пространство.

Впереди в последних отблесках зашедшего солнца виднелись вереницы изб. Ни в одной из них света не было, а перед домами то здесь, то там стояли жёлтые соломенные фигуры.

Всё, как и рассказывала Вера.

Роман достал телефон, включил фонарик, чтобы получше разглядеть кукольное поселение. Плетёные люди, казалось, были живыми и наблюдали за мужчиной, поворачивая ему вослед свои плоские лица. Было в этой экспозиции что-то неправильное и до мурашек жуткое.

Он прошёл мимо высокой фигуры в старинной одежде, с картузом на голове и прореженными бусами баранок на шее. Скользнул лучом фонарика по сидевшей на завалинке кукле в старушечьем платке с цветами. На миг ему показалось, что между домами мелькнула фигура ребёнка, игравшая на земле с какой-то деревянной безделушкой.

В самом конце поляны, у последнего дома,