Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стараясь не шуметь, я осторожно положила ему старых листьев на глаза и начала читать заупокойную. Возможности провести хоть сколько-нибудь достойный обряд у меня не было, а оставлять человека без последней молитвы, что должна осветить ему путь к Суду, было жестоко. Вдруг обернется потом злым мертвецом и пойдет по соседним деревням народ пугать?
Вот бы трактирщика Тука испугал.
Опять злые мысли! Я перекрестилась, зажмурилась и потрясла головой, надеясь, что они меня оставят. В пути они мне точно не помогут, лишь позволят чертям за них ухватиться, приблизиться ко мне да начать нашептывать другие дурные идеи и слова.
Стоило мне подумать о чертовщине, как мертвец рядом со мной резко вздохнул и открыл глаза. Я отшатнулась, но он схватил меня за руку. Я завизжала.
— По… мо… ги, — Дышал тяжело, со свистом. Демон или человек? Остаться и помочь или бежать быстрее к дорожному кресту, упасть на колени да молиться, пока солнце не встанет?
Я дрожала от страха. Хотелось сбежать, но вот только… Матушке ведь тоже никто не помог. Как долго она лежала одна, на полу, пытаясь дотянуться до полки и встать? Разве не я только что злилась, подозревая что староста намеренно бросил ее одну? Могла ли сейчас поступить так же?
Закрыв глаза и прошептав матери-заступнице молитву, я осторожно дотронулась до державшей меня руки. Та была холодная, но, прислушавшись, я уловила биение сердца. Редкое. Если все это не было мороком, то ему и правда нужна помощь, и как можно скорее. Я нашла среди своих склянок укрепляющий настой. Моему ночному незнакомцу явно нужна была помощь хорошего лекаря, и чем быстрее мы до него доберемся, тем больше у него было шансов.
— Выпей. Это поможет идти.
Незнакомец выпил и поморщился. Да, горько, но крестьянским травникам что делать-то?! Мед и другие травы изменят не только вкус, но и свойства настойки, а сахар только у зажиточных бывает, да и то по праздникам.
— Сможешь встать? Сама я не смогу тебя до постоялого двора донести.
— Не… постоялый… двор. Найдут, — опираясь на мою руку, мужчина, после нескольких попыток, смог подняться. Он сразу же упал на меня, и мы оба едва вновь не оказались на земле. Я перехватила его за руку и пояс, так, чтоб перенести основной его вес на меня, и мы медленно начали выбираться на тракт. Получалось плохо. Он все хватался за распятие, висевшее на шее. Молился наверняка. Я тоже перебирала все известные мне молитвы и просила святых обо всем — и о помощи, и о защите, и о силе — чтоб не упасть под весом этого человека.
Но не ко всем моим просьбам святые были благосклонны. Ноги по влажной земле скользили, и пару раз мы падали обратно, и, если б склон не был таким сухим, то точно не смогли бы выбраться. Я осмотрелась. Постоялый двор и деревня находились одинаково далеко от нас. Идти придется несколько часов, и то если без отдыха. При ярком свете луны я смогла рассмотреть спасенного. Бок простой рубахи, явно с чужого плеча, был темнее. Я приподняла край рубахи, и увидела самодельную перевязку. Хорошо. Больше шансов, что дойдет до места.
— Можем на постоялый двор отправиться — там младший сын управляющего людей штопает, — я вновь попыталась уговорить его. — Или в деревню мою, к барону де Плюсси попробовать обратиться.
Он помотал головой, точно упрямый мул.
— Помоги сама. Смыслишь же.
Разговаривал он уже четче, но короткими, рубленными фразами, словно каждое слово давалось с трудом. Настой сработал или не такая уж и серьезная была рана, а сознание он потерял от падения? Осмотреть бы его — но не класть же посреди дороги!
— Вдруг тебе лекарь настоящий нужен? Я людей штопать не умею, только в травах немного разбираюсь. Не боишься помереть под моим присмотром?
— Нет. Только ты. Иначе — смерть. Щедро отплачу.
Я еще раз посмотрела на его испачканную рубаху, слишком большие, подвязанные поясом штаны, да протертую до дыр обувь. Выглядел беднее меня.
— Поклянись, что меня не тронешь, и я помогу. Богом и королем поклянись.
Лицо незнакомца дернулось. Я задержала дыхание. Неужели не сможет? Неужели лихого человека подобрала, и тот сразу как в себя придет, меня на тот свет отправит?
— Клянусь. Справедливейшим и милосердным Богом и истинным королем Физалии. Я не причиню тебе зла. И пусть гром поразит меня, коль дерзну стать клятвоотступником.
Мы отправились обратно в мою деревню. Мой неудавшийся побег продлился меньше ночи.
С каждым шагом, что приближал меня к деревне, я сомневалась. Решиться на побег в неизвестность было страшно и вместе с тем так освежающе легко. Я знала, что оставляла позади и к чему теперь возвращаюсь.
Стоило ли ради жизни одного незнакомца рисковать своим будущем?
Нет. Я не хотела быть женой Тома, не хотела даже думать о бароне де Плюсси, но и равнодушно пройти мимо чужого страдания не могла. Даже при мыслях о таком я затылком ощущала укоряющий взгляд матушки.
Незнакомец споткнулся на ровном месте, и мы едва не упали вновь. Даже при скупом лунном свете было видно, что его лицо покрылось испариной. Дыхание его вновь участилось.
— Как тебя звать?
Он посмотрел на меня, будто не понял, о чем спрашиваю. Или собственное имя от боли позабыл?
— …Джон.
— Тебе придется дойти самому, Джон. Помни — я не донесу.
Он посмотрел на меня и медленно моргнул. Кивнул. Медленно, считая шаг за шагом и стараясь не упасть, мы шли. Готова поклясться всеми святыми — дорога назад была трижды длиннее! Небо на востоке начало сереть к моменту, когда мы добрались к покосившимся воротам моего дома. Джон переставлял ноги только чудом — большая часть его веса уже давно была на мне. Я думала, что смогла уйти совсем недалеко, но дорога обратно заняла большую часть ночи.
Одновременно хотелось спать, кричать, плакать и злиться, что не бросила Джона там, где нашла, но пришлось молча закатать рукава и работать. Вновь набрать ледяную колодезную воду, вновь скрип половиц и хриплое дыхание человека в покосившемся доме, вновь привычно обтирать больного.
Рука Джона дернулась, когда я принялась развязывать его рубаху. Он схватился за распятие. Маленькое, золотое, оно было украшено искусной резьбой, и больше походило на женское. Подарок невесты?
— Я не трону, не воровка ведь. Мне нужно осмотреть и промыть рану.
Дождавшись, когда он кивнет,