— Он тоже бизнесмен? — спросила я.

Лариса покачала головой:

— Нет. Он работает в небольшой компании, но он просто служащий, даже не менеджер. Мы встретились случайно, и он был так добр ко мне…

Продолжать она не могла — на глазах ее навернулись слезы.

— После смерти мужа мне было очень тяжело, — призналась Лариса извиняющимся тоном.

— И неожиданно начали приходить эти письма, — скорее утвердительно, чем вопросительно промолвил Ласточкин. Лариса вытерла глаза.

— Я не знала, что и думать, — проговорила она прерывающимся голосом.

— Когда пришло первое письмо?

— Месяца полтора назад… Да я точно и не помню. На штемпеле должна быть дата.

— Это все письма? — с нажимом спросил капитан.

Лариса отвела глаза:

— Нет… Были еще и другие. Три или четыре… Я не взяла их с собой, потому что они очень личные.

— Чудеса… — пробормотал Ласточкин себе под нос. — Скажите, Лариса, а с чего вы вообще взяли, что эти письма вам пишет покойный муж? Конечно, они написаны от его имени, но…

— И его почерком, — безнадежно промолвила Лариса.

— Вы уверены в этом? — допытывался Павел.

— Абсолютно. — Она поколебалась, но потом все-таки вытащила из сумки еще один листок, протертый на сгибах. — Вот, взгляните сами.

— Н-да, — сказал наконец Ласточкин, поднимая голову. — Внешне, конечно, большое сходство… хотя только специалист может сказать с уверенностью… Любой почерк ведь можно подделать, знаете ли.

— Знаю. Но дело не только в почерке. — Лариса колебалась, но наконец решилась: — Там были подробности… разные подробности… очень личные… — Она опустила глаза. — Словом, то, что может быть известно только двоим.

Она комкала в руках платок, не смея поднять на нас глаза. Молчание нарушил мой напарник:

— И вы уверены, что никто, кроме вашего мужа?..

— Нет. Кроме него, никто просто не мог знать об этом. Это чересчур… чересчур интимно.

Ласточкин нахмурился. Впрочем, две вертикальные морщинки уже давно не покидали его переносицу.

— Вы говорили своему другу… говорили Николаю о письмах, которые вас тревожат?

— Да.

— И какова была его реакция?

— Вначале он решил, что я все это выдумала. — Ее губы дрогнули. — А потом, когда сам увидел письма, он сказал, что кто-то издевается надо мной или хочет меня извести.

— Да? И кто же это?

— Он сказал, это тот, кто ненавидит меня. — По щекам Ларисы вновь покатились слезы. — Он ни на мгновение не поверил, что Слава может посылать мне эти письма. Он сказал, что мой муж умер, и все это невозможно… просто невозможно. — Она заломила руки. — Но этот почерк… и те мелочи, о которых он пишет… Я уже не знаю, что и думать. Я боюсь сойти с ума… Я пошла к священнику, но он не понял меня. Он решил, что я лгу… а ведь я не лгу! Вот вы — скажите, ведь вы верите мне?

— Верю, — спокойно ответил Ласточкин. — И я обещаю вам, что разберусь в этой истории. А пока, чтобы я мог начать дело, мне нужно от вас официальное заявление. Лиза, лист бумаги и ручку… И еще я хотел бы уточнить кое-какие сведения.

* * *

— Это еще что за чушь? — гремел Тихомиров. — Убитый муж с того света домогается бывшую жену! Нет, ну на что это вообще похоже?

Разговор этот происходил уже на нашем внутреннем совещании в тот же день.

— Предлагаю скинуться Ласточкину на лечение, — подал голос кто-то из оперов. — По-моему, необходимость явно назрела, товарищи!

— С первым апреля! — развеселился Мирошниченко из отдела краж. — Да вы что, ребята, всерьез это восприняли, что ли? Шуток совсем не понимаете?

— Это не шутка, — холодно ответил Ласточкин. На виске его, обращенном ко мне, подергивалась тонкая жилка. — Никаким розыгрышем тут даже не пахнет, так что я посоветовал бы некоторым сменить тон.

— Минуточку, минуточку! — вмешался полковник. Он выпил воды из стоявшего возле него стакана и прочистил горло. — Будьте добры, капитан, напомните мне номер статьи в нашем УК. Той самой, в которой говорится о том, какое наказание полагается мертвым, если они тревожат покой живых. Ну?

— Такой статьи нет, Модест Петрович, — отозвался подхалим Мирошниченко.

— Я жду ответа! — рявкнул полковник. Шея его налилась кровью.

— Формально такой статьи нет, — нехотя отозвался Ласточкин. — Но ведь кто-то же присылает ей эти письма!

— Капитан, — в изнеможении промолвил наш начальник, — кто кому и что посылает, а также куда шлет и на сколько букв, это не наше дело. Парамонов умер? Умер! Значит, он эти письма писать не мог, а с кем там крутится его вдова, с кем она переписывается и так далее, нас не касается! И нечего строить из себя этого, как его, охотника за привидениями. Что у тебя за манера усложнять себе жизнь, в конце концов? Тем более что у нас тут назревает нечто куда более серьезное. Я запрещаю тебе, да, запрещаю заниматься всякой чепухой!

— Как вам будет угодно, Модест Петрович, — светски выдержанным тоном отозвался мой напарник.

Когда Паша вот так ни с того ни с сего переходит на язык XIX столетия, это значит, что он сильно разозлился и теперь его ничто не остановит. Полковник только обескураженно покачал головой. Остальные опера хранили молчание.

— Ладно, — наконец буркнул Тихомиров. — Федор Григорьич, изложите проблему!

Подполковник Морозов, заместитель Тихомирова, поднялся с места. Внешне подполковник похож на кинозвезду мужского пола или, на худой конец, на какого-нибудь благородного лорда, имеющего право на пожизненное пэрство. У него превосходно вылепленные черты лица, красивая посадка головы и аристократически сдержанные манеры, хотя в данном случае речь идет скорее не о манерах, а о некоем шлейфе обаяния, в который складываются внешний облик, модуляции голоса, привычка держать себя и вообще все поведение. Увы, судьба склонна к злым шуткам. Большинству настоящих пэров она дала в удел невыразительную блеклую внешность и полное отсутствие лоска, а Федора Григорьевича обрядила в полицейский китель и отправила служить туда, где его достоинства лет сто не пригодятся. Впрочем, его всегда выпускают к телекамерам, чтобы произвести на прессу хорошее впечатление. К сожалению, пираньи пера заглядывают к нам нечасто, иначе доброй половине популярных актеров из полицейских боевиков пришлось бы сменить амплуа и заняться подметанием тротуаров.

— Собственно говоря, — сказал Морозов своим чарующим обволакивающим голосом, — это еще не проблема, но, гм, грозит ею стать. Речь идет о звонке, который поступил сегодня утром на «02».

Мирошниченко зевнул и деликатно прикрыл рот рукой.

— Кажется, экзамены еще не начались, и студентам нет смысла звонить нам и говорить, что в здании такого-то института установлена бомба, — заметил он.