В конце беседы Давыд Гордеевич сказал Горяину, что ему, как сыну Самовлада Гордеевича, необходимо вступить в дружину дорогобужского князя.

– Так исстари повелось, племяш, – пояснил Давыд Гордеевич. – Предки наши честно и достойно служили князьям смоленским и дорогобужским. Через многие славные битвы прошли наши деды и прадеды бок о бок со смоленскими князьями. В этом и состоит земное предначертание нашего боярского рода, а значит, и твое жизненное предначертание, племяш.

Смоленские Мономашичи обособились от Мономашичей киевских и ростово-суздальских еще при Мстиславе Великом, знаменитом сыне Владимира Мономаха. Мстислав Великий посадил на смоленский стол своего сына Ростислава, который за свое тридцатилетнее княжение украсил Смоленск великолепными каменными храмами, обнес город мощными бревенчатыми стенами, выстроил каменный детинец. При Ростиславе Мстиславиче Смоленск возвысился настолько, что стоял вровень с Киевом и Новгородом Великим.

После смерти Ростислава Мстиславича сыновья его увязли в межкняжеских распрях, борясь за киевский стол с черниговскими Ольговичами и ростово-суздальскими Мономашичами. Эти распри длились больше двадцати лет и завершились тем, что Киев окончательно утратил свое главенствующее положение, а Русь распалась на обособленные княжеские уделы, одним из которых стало сильное Смоленское княжество. В Смоленске прочно утвердились потомки Мстислава Старого, внука Ростислава Мстиславича.

Сыновьям Мстислава Старого выпала нелегкая доля пережить монголо-татарское нашествие на Русь. До Смоленска татары хана Батыя тогда не дошли, и город избежал разорения. Внукам Мстислава Старого пришлось противостоять натиску усилившегося Литовского княжества, которое стремительно и неудержимо поглощало ослабленные и разоренные набегами Орды южно-русские земли и города. При князе Александре Глебовиче, правнуке Мстислава Старого, войско Золотой Орды подвергло Смоленск разграблению. При сыне Александра Глебовича Иоанне на Смоленск обрушилось моровое поветрие, от которого вымерла большая часть населения города.

Уцелевшие жители Смоленска в ужасе от случившегося рассеялись по небольшим окрестным городкам, иные подались в Тверь, Москву и Владимир. Смоленск на какое-то время совершенно обезлюдел.

Возрождать опустевший Смоленск выпало на долю Святославу Иоанновичу, в правление которого произошла славная Куликовская битва. Золотая Орда слабела год от года, зато Литва только усиливала натиск на приднепровские земли Руси. При князе Гедимине литовцы подчинили себе Черную Русь, Полесье и Полоцкую землю. При Ольгерде, сыне Гедимина, литовцы захватили почти всю Волынь, Подолию, киево-черниговские земли и все Посемье. При нынешнем литовском князе Витовте, внуке Гедимина, под властью Литвы оказалось Торопецкое княжество в верховьях Западной Двины, а также земли по Южному Бугу до самого Греческого моря.

Святослав Иоаннович изо всех сил отстаивал независимость Смоленского княжества, лавируя между Москвой и Литвой. Ему удавалось сдерживать литовцев, уже захвативших Оршу, Витебск, Брянск и Рославль. Мир с Москвой Святослав Иоаннович покупал заключением союзных договоров, направленных прежде всего против Твери и Золотой Орды.

Сыновья Святослава Иоанновича, Юрий и Глеб, не обладали мудрой прозорливостью своего отца и его удачливостью на поле битвы, поэтому Глеб долгое время провел в плену у литовцев, где был вынужден жениться на дальней родственнице Витовта. Глеб сложил голову в сражении с золотоордынцами, отстаивая интересы литовского князя. Юрий бросался из сечи в сечу, пытаясь отвоевывать у Литвы утраченные ранее земли. Однако за каждой его победой неизменно следовало поражение, и в конце концов Юрий Святославич остался без войска, без казны и без союзников. Свою жизнь он закончил на чужбине, скитаясь с горсткой слуг и дружинников по городам Северо-Восточной Руси. Его призывы ополчиться на Литву так и не были услышаны ни в Рязани, ни в Пронске, ни в Нижнем Новгороде, ни в Ярославле, ни в Ростове…

Тем временем Витовт хитростью захватил оставшийся без князя Смоленск и поставил в городе литовский гарнизон.

Сын Юрия Святославича Федор вернулся в отчий край и утвердился в Дорогобуже, куда его призвали местные бояре и ремесленный люд. Дружина у Федора Юрьевича состояла из отчаянных храбрецов, которых он набирал во время своих скитаний. Среди гридней Федора Юрьевича было немало простолюдинов и даже беглых преступников. Среди князей о Федоре Юрьевиче шла недобрая слава, поскольку он был отъявленный безбожник, с легкостью нарушал данные клятвы, без стеснения творил неприглядные дела, был жесток и злопамятен. Однако литовцы с ним считались. Все попытки Витовта изгнать Федора Юрьевича из Дорогобужа завершились полнейшей неудачей. Этот князь имел разбойничьи повадки, нападал чаще всего по ночам или в сильную непогоду, воины его, выросшие на злодействах, не знали жалости к врагу. У Федора Юрьевича повсюду были глаза и уши, поэтому застать его врасплох было невозможно.

* * *

Горяину посчастливилось встретиться с дорогобужским князем в тот же день, когда он познакомился со своим дядей.

Горяин и Давыд Гордеевич трапезничали в гриднице, когда к ним прибежал челядинец в белой рубахе навыпуск и сообщил о прибытии князя.

– Идем, племяш, – промолвил Давыд Гордеевич, поспешно вставая из-за стола. – Познакомлю тебя с нашим князем. Токмо ты ничему не удивляйся, племяш. Федор Юрьевич весьма необычный человек. К нему сперва надо присмотреться, а уж потом выносить свое суждение о нем. Твоего отца Федор Юрьевич всегда ценил и уважал, помни об этом, племяш.

Спустившись на широкий теремной двор, Горяин увидел Федора Юрьевича, который по-братски обнял сначала Давыда Гордеевича, а потом и его. Небольшая княжеская свита, спешившись, стояла в отдалении подле лошадей.

Давыд Гордеевич стал рассказывать князю про самочувствие своего брата и про Горяина, который волею случая оказался единственным мужским отпрыском из всего потомства Самовлада Гордеевича.

Внимая Давыду Гордеевичу, Федор Юрьевич слегка покачивал головой, поглядывая то в лицо собеседнику, то на стоящего тут же Горяина.

Во внешности Федора Юрьевича было что-то необычное. На вид ему было лет тридцать. Он был невысок и крепок телом. На нем был кафтан половецкого покроя, но со славянской вышивкой, порты на князе тоже были половецкие, удобные для верховой езды. На ногах у него были желтые сапоги из мягкого сафьяна. Под цвет сапог был и княжеский кафтан. Голова князя была не покрыта. Его выгоревшие на солнце светло-русые волосы пребывали в легком беспорядке, взъерошенные ветром, маленькая бородка и усы были заметно светлее шевелюры. От этого молодой князь выглядел так, будто его усы и борода совершенно поседели раньше срока. Бледно-голубые глаза князя тоже выглядели бесцветными. Федор Юрьевич часто щурился, как это обычно делает человек, вышедший из темного подвала на яркий дневной свет.

В чертах лица Федора Юрьевича не было ни красоты, ни возвышенного благородства. У него был довольно покатый лоб и две небольшие залысины по краям головы, это широкое лицо обретало некоторую привлекательность, лишь когда Федор Юрьевич улыбался, не размыкая губ. Если Федор Юрьевич начинал смеяться, широко открыв рот, то сразу можно было заметить, что сверху и снизу у него во рту не хватает нескольких зубов.