— Ирусик, солнышко мое, не вмешивайся, — процедил супруг, все еще не выпуская пойманного за хобот Бориса. — Он сам напросился. А ну, говори, трепло, что конкретно ты имеешь в виду?

— Да что же это такое! — От возмущения у Лены все более‑менее вразумительные фразы рассыпались на осколки. — Вы!.. Совсем уже!.. Это!.. Чудь белоглазая!

— Что? — От неожиданности Вадим выпустил наконец покрасневший и распухший нос товарища и ошарашенно посмотрел на Осеневу. — Ты что мелешь? Какая еще чудь белоглазая? Это ты о ком?

— Да о тебе, медведь! Вон глазищи‑то какие, побелели от злости. И, главное, на пустом месте свару устроили! Вот вам и аномальность места — в Москве все дружили, а здесь без конца ругаетесь! Или это из‑за шамана? Местные ведь говорили, что нойда не любит туристов, что к нему надо приходить только с конкретной просьбой, а не так, ради любопытства, — Нелли хлопотала вокруг пострадавшего, пытаясь приложить к лиловому баклажану, красовавшемуся теперь в центре разъяренной физиономии Марченко, свою алюминиевую кружку.

Кружка попалась веселая, норовила не приложиться своим холодным боком, а наложиться на нос целиком. Отчего Борис приобрел вид злобного муравьеда, застрявшего хоботом в кружке.

Напряжение, сосредоточенно стягивая в узел собравшихся на поляне людей, старалось завязать эмоции потуже. И вдруг взгляд его поскользнулся и упал на Бориса, сидевшего с кружкой на носу. И напряжение лопнуло, взорвавшись на тысячи щекочущих шариков смеха. Шарики рассыпались по лицам людей, забрались под одежду, табуном пробежались по телам.

И вскоре хохотали все, даже Борис. Ссора, так и не разгоревшись, возмущенно шипела, угасая. Стоило смеющимся начать успокаиваться, как кто‑то всхлипывал:

— Чудь белоглазая!

И смех снова скручивал народ в затейливые спирали.

— Борька‑то с кружкой!

Новый виток.

Если и были поблизости какие‑нибудь злые духи с коварными замыслами, то повальный хохот раскидал этих духов по самым дальним потайным местам, напугав до… А до чего можно напугать духов? До смерти? Так они и так, в общем‑то, не очень живые. До у…, м‑м‑м, до диареи? Тоже недоступное духам развлечение. Ладно, пусть будет «сильно напугав». Спрятались они, короче говоря.

А команда, нахохотавшись всласть, изнеможенно валялась на траве.

— Ну что, чудь белоглазая, дальше идем? — пробасил Вадим. — А кстати, Ленка, можешь хоть теперь объяснить глубинный смысл своих выкриков?

— Ой, хватит, не могу больше, — простонала Осенева. — Не напоминай. Главное — сработало. А тут еще Нелька с кружкой!

— Так я же хотела холодненькое приложить, чтобы отек спал! — всхлипнула Симонян.

— А‑а‑а! — закрыл уши руками Венечка. — Хватит! У меня живот болит от ржача! А нам еще идти! Куда‑то.

— Может, ну их, и эту речку, и этого шамана, — Ирина блаженно привалилась к плечу мужа. — Давайте опять ягод наберем — и обратно в лагерь.

— Нет уж, раз пришли — надо через нее переправиться. К тому же — настоящий нойда! Попросим его наше будущее предсказать.

— Не надо! — невольно отшатнулась Ирина. — Не хочу знать будущее! А вдруг плохое предскажет?

— Ладно, будешь сейды на том берегу изучать, пока мы с нойдой пообщаемся. Ишь, обленилась! — шутливо щелкнул жену по носу Вадим.

— Эй‑эй, поосторожнее, — Лена бросила в Плужникова шишкой, — что‑то ты сегодня к носам странную тягу испытываешь.

— Не‑е‑ет, этот носик я не обижу, я его люблю, — и, чмокнув предмет любви, Вадим встал. — Рота, подъем! На первый‑второй рассчитайсь!

— Все‑таки правильно тебя тогда, на станции, Антон назвал, — беззлобно проворчал Марченко, с кряхтеньем выкорчевывая себя из земли.

— Ладно, Борька, не злись, сам виноват, треплешь языком много.

— Зато теперь могу этим самым языком до носа достать, и все благодаря тебе, — Борис тут же продемонстрировал сказанное, что в данной ситуации проделать было довольно просто: нос допух почти до губы.

— Ну извини, не хотел, — Вадим, едва сдерживая улыбку, протянул Борису руку: — Мир?

— Мир, что с тобой, здоровяком, поделаешь, отрастил лапищи, — ответил рукопожатием Марченко.

— Вот и ладно, вот и хорошо, — Ирина потянула мужа за собой. — Пора идти, отдохнули — и хватит.

— Да уж, повеселились, — добродушно улыбнулся Борис, направляясь следом.

Лена слегка замешкалась, заметив развязавшийся шнурок на кроссовке, и потому шла последней. И смогла увидеть то, что смутило и даже слегка напугало ее.

Но по‑настоящему она испугалась, когда увидела «мост» через реку Сейдъяврйок. Потому что ТАК назвать хлипкое сооружение, состоящее из трех рядов гнилых досок, мог только самый большой оптимист в мире. И то, что «опора» судорожно вцепилась стальными петлями в стальные же тросы, не делало ее надежнее. Если только для стаи обезьян, привыкших обходиться верхними конечностями при передвижении с лианы на лиану.

— Я туда не пойду! — словно прочитала Ленины мысли Нелли. — Здесь только Дина смогла бы перепорхнуть, а под нами это убожество рухнет окончательно.

Мост радостно ощерился всеми своими многочисленными дырами и согласно закивал, раскачиваясь на ветру: «Ага‑ага, еще как рухну!»

— Может, вплавь? — поежился Венечка, глядя на веселые качели.

— Ага, счаз! — фыркнул Борис. — Это тебе не озеро, где водичка кое‑как прогрелась, здесь моментально задубеешь! Да чего вы боитесь, в самом‑то деле! Бывают и похуже переправы, а здесь только середина прогнила, по краю пройти можно.

— Вот и давай, показывай. Прошу! — Вадим склонился в шутливом полупоклоне, уступая Марченко дорогу.

— Как нечего делать! — усмехнулся тот.

И ступил на скалившийся мост. Не ожидавший подобной наглости весельчак вздрогнул всем телом, и Борису пришлось вцепиться в трос обеими руками. Остальные напряженно смотрели на товарища, Нелли прижала руки к губам, словно сдерживая крик.

Пару минут Борис стоял неподвижно, успокаивая мост. И тот действительно перестал трястись. Мелкими шагами, держась края, где доски и на самом деле были более‑менее целыми, Марченко двинулся вперед. Он перебирал руками вдоль троса, ни на мгновение не оставаясь без опоры. И через несколько минут стоял на противоположном берегу реки, победно размахивая руками.

Вдохновленные примером товарища, двинулись в путь остальные. Нелли, затем Венечка, Ирина, Лена — все они очень мужественно, взвизгнув всего каких‑то раз тридцать, преодолели переправу. Вадим шел последним, подстраховывая девушек.

Он двигался размеренно и неторопливо, улыбаясь в ответ на подбадривающие вопли команды.