Флору за плечи. Хозяйка ранчо дернулась отстраниться, но куда там! Уж Кианг знал, какие сильные у жены руки, да и пальцы нельзя назвать нежными. Да, ухоженные, но твердые, как у любого мастера боя. И пусть сама сто раз считает себя неумехой и на фоне своих спутников выглядит слабовато, но ему-то видней. Кианг успокоенно откинулся на спинку кресла, продолжая наблюдать. Женщины о чём-то шептались, вот и у Марьи поникли плечи...

-Те-уперь вдвоем пла-учут,- из темноты на кузнеца пялились два горящих, как фонари, глаза. - Хо-учешь послушать?

- Нет.

- По-учему? – полюбопытствовали, чуть притушив свечение.

- По-утому... тьфу! - Киангу совсем не хотелось объяснять, что сам он жутко разозлился бы, вздумай, кто подслушивать в такой момент.

- Оу-учень информативно,- фыркнул кот и удалился гордо, задрав хвост, обсыпанный мельчайшей светящейся «пылью».

Марья пришла не скоро. За задернутой занавесью спальни горел ночник, прикрытый сверху полотенцем, что делало его свет совсем рассеянным.

- Ну вот, почему не спишь? - она виновато улыбнулась, укладываясь рядом с мужем. Вздохнула, когда ее обняли и подгребли спиной к твердой мужской груди.

- Успокоила?

- Ага, поговорили за жизнь. Если много лет сжимаешь в себе пружину, когда-нибудь она распрямится и ударит... - Марья опять вздохнула. - А плакать беззвучно, чтобы детей не пугать, мы быстро учимся.

- Жаль Робина нет, он бы успокоил...

- Нет, Киа, - женщина, не оборачиваясь, покачала головой. - Робину она бы всего этого не рассказала. И знаешь, я сейчас поняла, что ваш мир к вам добрей, чем наш.

- И чем же? - изумился такому заявлению Кианг.

- Флора очень жалеет, что нет портрета ее погибшего мужа. Так хоть бы сыновьям показала, каким был их отец. Да и сама она уже забывает его лицо, пытается вспомнить, а видит Робина... Это ее так расстроило.

Кианг закрыл глаза и попытался вспомнить лицо своей жены-китаянки. Вдруг понял, что тоже вспоминает милую невысокую женщину, смех как колокольчик, но вот лицо...

- А у вас есть фотографии...

- И не только. У нас есть видео, объемное, яркое. Ушедший в ирий человек на нем жив, и, кажется, что вот сейчас он войдет в двери, засмеется и скажет: «Там такой дождь классный, айда в сад, побегаем!»

- О ком ты плакала? - мягко спросил Кианг.

- Брат двоюродный, погиб по-идиотски. Приехал домой в отпуск и полез абрикосы собирать. К нему прибежал его пес, немец, здоровый такой. Брат и скомандовал ему «лестница», чтобы залез к нему по приколу, а лестница сложилась. И тут братец, вместо того, чтобы спрыгнуть, повис на ветке, да вместе с той веткой полетел вниз. Там, под деревьями, земля была взрыхленной, и он видимо думал, что упадет на мягкое, но попал шеей на лестницу... Все в шоке были, сослуживцы, друзья, мы ни поверить, ни осознать не могли! Как так может быть?! Молодой, тренированный офицер и такая глупость, не может этого быть! - Марья вздохнула. - Я почту не смотрела дней десять. Просто не могла, писем, конечно, валом. Включила сортировку, оставила письма только от близких, а там письмо от брата. Написал вечером накануне. Знаешь, долго не решалась открыть, потом все же посмотрела... На экране дождь, со спортивной площадки разбегаются мужики. Брат за кадром хохочет, мол, на полосе препятствий так резво не бегают, а от дождя, гляди, как несутся.

Смотрела, а за окном тоже дождь льет... Вдруг показалось, что он где-то там, жив, что еще не приезжал! Нужно позвонить и предупредить, что-то сделать и всё исправится. Только понять, что... У меня тогда истерика была... Столько лет прошло, казалось, уже давно все успокоилось, а вот с Флорой говорили и так по сердцу резануло.

Жесткая мужская ладонь погладила ее по плечу, поцелуй пришелся за ухо:

- Ночь, черная лиса-оборотень, она поднимает со дна души боль и страхи. Утром встанет солнце, и новый день поведет нас дальше по дороге ... Спи.

Утро и правда смыло ночные переживания, а интенсивная зарядка и купание в озере окончательно взбодрили. За завтраком Федор Артемьич, как-то обреченно, даже без всегдашнего 'драйва', поинтересовался, и когда же цирк двинется дальше. Ведь до Сиэтла еще весьма и весьма далеко. Ходоки переглянулись, за этим неплановым, но таким шикарным отдыхом, мысль о еще далеком и трудном путешествии куда-то спряталась. Все просто отдыхали и наслаждались нетронутой природой, прекрасным местом и интересной компанией. Но, неожиданно для всех, ответила ему Зара, правда, в лучших традициях еврейского народа:

- А на кой тебе тот Сиэтл?!

- Ну, это... - Федор удивился до полной потери связности речи. - Они ж сами...

- Все уже приехали,- продолжила добивать начальство, и не только его, цыганка. - Вот у индейцев погостим и назад покатим.

- Зар, ты что, гадала? - предположила Марья, и цыганка согласно кивнула.

- Только про вас ничего не скажу, а вот цирк точно назад покатится.

- Как, назад?! А наш шапито? Его ж в Сиэтл увезли! - возмутился Федор.

- Нету нашего шапито, - Зара грустно развела руками. - Видела я в шаре, как вагон горел...

- Вот гад скользкий, не отправил вовремя! - возмутился Оле, еще тогда, на станции, косившийся на клерка. Федор побледнел и спал с лица.

- Да не переживайте вы так! Груз же застрахован и от потери, и от пожара,- поспешил его успокоить Ник. - Так что на страховку новое купите!

- Да нафига оно нужно?!- вдруг встрял Сашка. - Ставь его, потом разбирай! Вон, без него прекрасно представления даем!

- Чтобы ты понимал, - как-то скорей задумчиво, чем зло, осадил внука Федор, встал и ушел, но не к себе в фургон, а к соседям.

Народ разбрелся, впечатленный сообщением Зары. Чернокожие братья собрались в своем фургоне и что-то тихо обсуждали. Потом позвали к себе Флору и Робина и перетирали уже с ними. В лагерь вернулся Федор под руку с Таис, и тоже засели в фургоне, где принялись за обсуждение, иногда довольно бурно. Джонатан занимался с Мамичкой. Флора не отпускала младшенького от себя. Невс попытался проследить за непонятным бурлением в лагере, но получил приказ от Ло не подслушивать. И с недовольной мордой отправился «пасти» два рандомных объекта, уже попытавшихся накормить верблюдов хлебом. Новоиспеченные тетушка и племянница, Стаси и Сесси, тоже о чем-то шушукались с серьезными лицами. Желчь появлялся и исчезал, как тот чеширский кот, только