произносил другой человек, перед отправкой в Чечню. Он не вернулся…

Боль снова заслонила все мои чувства, но теперь это была другая боль. Больше страх, что и на этот раз меня жестоко обманут.

Что же я чувствую к нему на самом деле?

Я попыталась представить Яна, но он сливался у меня с образом того, другого, на кого был нещадно похож….

Ян вернулся через три дня. Под конец третьего дня я думала, что схожу с ума. Нет, все-таки знать, чем он занимается, это хуже некуда. Я представляла себе все, на что была способна моя фантазия. А она была способна на всякие ужасы. Поэтому, когда Ян зашел в мою квартиру, цветом я была с простыню на моей постели — белого, руки мелко дрожали, да и устала я бороться с собой, так и не определившись до конца кто же он для меня. Я смотрела на него, пытаясь увидеть его самого, а не моего призрака, и как ни странно, с каждым днем мне все больше и больше это удавалось.

— Ты чего?

— Ничего, все в порядке, — я тихо вздохнула и двинулась в сторону кухни.

Ян остановил меня на полпути, а я посмотрела на него…Да-а-а, видимо, по моему лицу можно было прочесть все, о чем я только что думала. Если бы он знал! Его глаза сузились, на губах играла недобрая улыбка. Я совсем забыла о его… мм…профессии, которая несет за собой шлейфом подозрительность и недоверие.

— Никогда. Мне. Не. Лги, — сказал он четко, выделяя каждое слово.

— Боже, Ян, — взмолилась я, — Зачем так остро реагировать? Я просто переживала за тебя, но не стала об этом распространяться!

Уже я смотрела на него сердито, для пущей важности я скрестила руки на груди.

Ян сразу потеплел и поцеловал меня в лоб. Ха, слава Богу, сюсюкаться со мной не стал, как с ребенком. Мне неожиданно стало весело. Агония отпускала, я все больше и больше осознавала то, что вижу перед собой живого человека.

— Лен, ну ты чего? Меня всего- то три дня не было, — оправдывался он, а лицо довольное, словно приз получил.

— Ага, и телефоны на планете перестали работать, их отключил робот маньяк, решивший захватить мир!

Ян расхохотался.

— Не пойму у тебя богатая фантазия или больная? — спросил он, еще смеясь. Дальше дело пошло еще веселее, так как ему пришлось изворачиваться от моего тапка. Минут 15 мы носились по квартире с писком и визгом, если совсем честно, то пищала и повизгивала только я. Вконец измученная, я упала на диван, пытаясь привести сбившееся дыхание в порядок. Ян улыбался и смотрел на меня.

— Не хочешь поговорить? — неожиданно спросил он.

— О чем? — что-то не понравился мне этот вопрос.

— О том, что произошло ночью три дня назад? — взгляд, направленный на меня, моментально стал напряженным.

— А что произошло ночью? — сделала я удивленный вид.

— Лена, — предупреждающе сказал он, — Не увиливай.

— Ян, — я пыталась подобрать слова, — Что ты хочешь от меня услышать?

Он нервно зашагал по комнате.

— Я вижу, что ты не равнодушна ко мне, я же не слепой…

Я, наверно, повторюсь, но ты парень экстрасенс. Почему нельзя держать дистанцию? Если бы ты понимал, если я займусь любовью с тобой, то видеть буду совершенно другого человека.

— Но ты не позволяешь себе быть просто счастливой, а заодно мучаешь меня, — продолжал он.

Ага, давай поиграем в психоаналитика.

— Ты хоть понимаешь, что это неправильно? — прервала я поток его слов.

Он остановился и, наконец-то, посмотрел на меня.

— Что неправильно?

— То, что я к тебе хоть что-то чувствую, — сказанное было правдой, я окончательно запуталась в самой себе.

Он засветился, хоть прикуривай от него.

— Ян, у меня парень погиб! Девять месяцев назад, понимаешь? Я не должна… — у меня кончились слова, я просто не знала, что сказать, а еще я была зла, на себя, на него за то, что он затеял весь этот разговор.

— Будешь дальше себя хоронить? — с издевкой спросил он.

Эти слова я слышала много раз после смерти Алексея. Все, кто был хоть как-то причастен, был свидетелем наших отношений, считали своим долгом в той или иной манере сообщить мне, что жизнь продолжается, что я молодая и здоровая девка, не должна себя хоронить. Меня злили эти слова, выводили из себя, потому как невозможно забыть по щелчку пальцев то, что вот был человек и его не стало. Что он больше никогда не будет ходить, дышать, говорить. Его больше никогда не будет. И все те, кто говорил, что надо жить дальше, перестать себя хоронить, будто во мне есть этот гребаный переключатель, вызывали во мне омерзение и неконтролируемую ярость. От Яна эти же слова я совершенно не ожидала услышать, от человека, который был там.

Как он мог? Неужели не понимает, что пару месяцев с ним не уберут из памяти мою первую любовь, так трагически завершившуюся.

И именно по этой причине я резко произнесла, уже не следя за своими словами, не осознавая, что и кому я говорю.

— Кто ты такой, чтобы говорить мне, что можно делать, а что нельзя, что чувствовать, а что нет?! Ты что бесчувственный чурбан? Не понимаешь, что ни о ком кроме него я сейчас думать не могу? Ты жив, да, но я умерла вместе с ним морально! Понятно тебе это или нет?! Мне не нужна ничья любовь!

— Понятно.

Вот тут-то я и увидела, его лицо, посеревшее то ли от ярости, то ли от безысходности и поняла, что натворила. Нет, мы бабы дуры не потому, что мы дуры, а потому, что мы бабы. Нобелевскую премию бы дала тому, кто об этом первым догадался. Ведь могла же объяснить все мягче, не причиняя боли. Но не сделала этого.

И он ушел.

***

Прошли недели, его не было. Я, то злилась на него, то на себя за сказанное. Но все попытки что-то изменить, хоть как-то увидеться с ним не увенчались успехом. Вика молчала, пару раз приходила ко мне в гости и даже не намекнула где ее брат.

Я потихоньку сходила с ума. Может мне действительно нельзя жить? Я ведь причиняю людям боль, я же плохая. Я использовала его без зазрения совести.

Но именно сейчас, когда он ушел, я хотела его видеть. Его, а не образ Алексея. От этого было еще больнее. Я сама не заметила как, но за эти месяцы Ян привязал меня к себе, своим вниманием,