Взаимная ненависть пешеходов и автомобилистов всем известна. Проводников и пассажиров связывают те же отношения. Работники ЖЭКа и жители дома отродясь не испытывали друг к другу ничего, кроме ненависти. Попы ругают прихожан, прихожане – попов. Журналисты и читатели воюют непримиримо. Врачи, как известно, убийцы. Санитары – оборотни. Учитель – враг ребенка. Поэты не убивают композиторов только потому, что ждут, когда режиссеры начнут мочить актеров. Отношения собесовских работников с собесовскими клиентами напоминают отношения гестапо с партизанами. Рабочий терпеть не может интеллигента, интеллигент на дух не переносит крестьянина, крестьянин ненавидит всех с полным на то основанием.

И это только часть действительности, ее одушевленная составляющая! А есть еще ведь богатейший вещный мир, не менее нам враждебный! Бытовая техника, засорившаяся канализация, панельный дом, вздувшийся паркет, зависший компьютер, непарные носки… А природные явления, они что, разве за нас? Конечно, против. В общем, все это вызывает мощный, бесконечный фонтан ненависти. Так что с эмоцией у нас давно уже наблюдался полный порядок.

Другое дело, что для полноты национальной идеи одной эмоции мало. Те же самые аналитики (тоже, кстати, довольно противные) упорно талдычили, что эмоция должна быть конструктивной. Тогда все получается. А ненависть, как известно, скорее деструктивная идея, чем наоборот. Поэтому мы долгое время были в тупике. Нашу ненависть необходимо было обогатить чем-то конструктивным и позитивным, а это совсем непросто. И вот тут, на наше счастье, подвернулся кризис.

Кризис прекрасен тем, что раз и навсегда все оправдывает, придает всему некий элегический фатализм. Печаль моя светла, поскольку непреодолима. Ненависть наша добра, потому что бесцельна. Кризис снабдил нас всех чудесным ощущением: все мы ненавидим друг друга, но никто в этом не виноват. Оно так само произошло. И будет впредь, ничего уж тут не поделаешь. И главное, не надо ничего поделывать! Не мы его устроили, не нам его преодолевать.

Не знаю, как вы, а я необычайно остро и нежно ощущаю эту новую реальность.

Вот снимаю я квартиру. Хозяйка этой квартиры, естественно, мой заклятый враг. Она приходит без звонка, копается в шкафах, требует, чтобы я переводила ей с английского письма ее дружков, не говоря уже о том, что я плачу ей, – в общем, гадина. Раньше я бы с ней ссорилась, искала бы другую квартиру с другой хозяйкой, а теперь это совершенно бессмысленно – кризис, переезжать дорого.

Или вот в моей собственной квартире делают рабочие ремонт. Ежу понятно, что их целью является не ремонт, а полное и окончательное разорение моей семьи. Я, разумеется, рабочих этих ненавижу. Но если прежде моя ненависть подвигла бы меня к ряду активных и неприязненных действий – торговле с рабочими, шантажу, скандалам, – то теперь я понимаю, что их вымогательство, как и моя скупость, всего лишь следствие кризиса.

Работать я чрезвычайно не люблю. Соответственно, с людьми, которые заставляют меня это делать, я связана отношениями взаимной, скажем мягко, подозрительности. Но скажите, стану ли я теперь искать другую, менее обременительную службу? Решусь ли я вообще уйти в творческий отпуск? Нет, конечно.

Коллеги, родственники, друзья – еще недавно я легко расставалась с ними во имя, например, убеждений. Теперь суеверный страх остаться наедине с кризисом удерживает меня от любых резких движений.

Более всего приятно то, что я явно не одна такая. Люди в транспорте притихли, в магазине часто можно услышать нежный шепот, в ЖЭКе витает аромат сочувствия, в поликлинике медленно расцветает волшебное братство больных и врачей, бизнесмены сменили СВ на купе, и все, все взялись за руки, друзья, но не для того, чтоб не пропасть поодиночке, а чтобы всласть пожаловаться. Всем тяжело, все потеряли, все поняли, что не от добра добра не ищут, а от худа тоже не надо искать добра. Все склоняются головами друг к другу, все ласково поглаживают друг друга по плечам, тихо утешают. Ты плохой, и я тоже. Ты меня не любил, и я тебя не жаловал. Ты виноват, но не виноват. И я такой же. Всем хорошо, все вместе. Мы снова одна большая семья.

От любви до ненависти, говорят, один шаг. Оказалось, что от ненависти до любви – еще меньше.

«Московские новости», 26.01.1999

Какой бы путь развития ни выбрала многострадальная Россия, рано или поздно мы этот путь покинем и разбредемся по гробам. А многострадальная будет дальше выбирать путь без нас. Она, в общем-то, и сейчас выбирает без нас. Заметьте, мы ведь на ее выбор никак повлиять не можем, она – отдельно, и мы – отдельно. Мы, видимо, просто какое-то этническое недоразумение, которое со временем, возможно, рассосется. То есть Россия будет, а мы – нет.

Может быть, это и к лучшему – вот так разойтись по-хорошему. А то вместе у нас как-то получается не очень. Смерть нам всем принесет колоссальное облегчение. Безусловно. Но главное – многострадальной России станет значительно легче. Она ведь именно от нас и страдает, оттого, что мы в ней живем и мешаем ей спокойно заниматься тем, что ей интересно. Запускать воздушных змеев, изучать эсперанто, танцевать румбу или что там ей еще нравится. А тут мы. Корми нас, одевай, давай нам свободу, деньги, образование, прогноз погоды. И к тому же мы все время недовольны: и коммунисты нам не нравятся, и демократы не подходят. Вот потребовали правительство народного доверия, получили его, а оно нам опять несимпатично. А Россия, значит, как золотая рыбка, должна к каждой нашей придури прислушиваться и выполнять. Так конечно она озверела, тут кто хотите озвереет!

В общем, надо нам поскорее умереть. Так будет лучше. А МВФ-то как обрадуется!.. ООН на поминках назюзюкается до синих соплей, Сорос что-нибудь споет, Литва с Эстонией подерутся, но потом помирятся, Клинтон с Олбрайт будут целоваться взасос прямо на глазах у Хилари, в общем, будет весело. Но, с другой стороны, не можем же мы вот так, все разом. Какое-нибудь коллективное самосожжение в масштабах целого народа – это как-то уж слишком, у человечества останется неприятный осадок. Значит, придется как-то доживать до естественного конца.

Но просто так ждать мы не можем, это не в нашем национальном характере. Мы, конечно, народ терпеливый, но неспокойный. Как куры. Все чего-то бегаем по двору, крыльями хлопаем, хотя взлететь все равно не можем. Такая уж у нас природа, надо к этому спокойно относиться, философски, не обращать внимания.

Вот, например, давайте наметим акцию протеста. Против чего, собственно, мы собираемся протестовать? А так. Что уж, и попротестовать нельзя? Ну получили мы все, что хотели, все равно ведь нам неприятно. Ельцина в отставку? Так он давно уже в отставке и самороспуске, сидит себе кушает конфеты. Зарплаты и пенсии? Так они уже в печати, вот подсохнут чуть-чуть – и пожалуйте вам зарплаты. То есть никаких конкретных претензий у нас ни к кому нет. Есть протест общего характера, мировоззренческого, так сказать.

Мы, знаете ли, недовольны. Погода отвратительная, не топят, пахнет какой-то гадостью, зубная паста пропала, дети растут негодяями, на потолке наблюдается протечка, бабушка уже совершенно ничего не соображает, пепельницы все грязные, лифчика приличного нет, набойки некогда поставить, Вася десять рублей занял и не отдал, вчера выпили, утром просыпаемся – ни сока, ни рассола, даже чая в доме нет. Протестуем. Так жить нельзя. Но приходится!