Поезд стоял здесь долго, и за это время мама успевала сбегать на вокзал, купить всякие разносолы и – обязательно! – минводское мороженное, которое, не знаю уж почему, она считала самым вкусным в мире.

Но когда я впервые сам ступил на минводский перрон, шел сильный дождь, и мне стало не до воспоминаний о мороженном: в своем костюме я почти мгновенно промок до нитки, и потому чуть ли не бегом бросился к зданию вокзала.

Да, Минводы были явно не Белиджи – вокзал оказался огромным, и, самое главное, очень живым.

Несмотря на ранний час, он был полон народу, и почти в каждом кресле сидели мужчины, женщины и дети, тесно прислонив к этим креслам сумки и чемоданы, прислушиваясь к то и дело раздающимся через громкоговорители объявлениям – у большинства здесь была пересадка. Огромная масса людей просто слонялась по вокзалу, и стоило освободиться какому-то креслу, как его тут же занимали.

К этому времени я уже смертельно хотел спать, и потому первым делом стал выискивать место. И тут мне снова повезло: какой-то мужик встал, чтобы пройтись. Я немедленно занял освободившееся место и почти тут же заснул, успев подумать, что спать сидя вполне можно и даже удобно.

Проснувшись, я направился в туалет, чтобы умыться и оправиться, и, хотя меня передернуло от его запаха и вида, выбирать не приходилось.

Советские вокзальные туалеты – это вообще отдельная песня, и нужно было, чтобы тебя уж очень сильно приперло, чтобы ты заставил себя там справить даже малую нужду, а про большую я уже вообще не говорю.

Когда я вернулся, «мое» кресло уже было, само собой, занято, но меня это не огорчило. Как ни странно, за пару часов с небольшим я совершенно выспался, был полон сил, и некоторое время бродил по вокзалу, ознакомившись с марками, значками и журналами в газетных киосках, а заодно изучив цены в станционном буфете, которые были мне явно не по карману.

Настроение у меня было отличное. Я уже понял, что садиться зайцем в вагон любого поезда – не проблема, а ловят тебя, особенно, если переходить из вагона в вагон, не раньше, чем часа через три-четыре. Потом ты садишься в следующий поезд, и вот так, «на перекладных» совершенно бесплатно можешь доехать не только до Москвы, но и до Владивостока.

С таким настроением я вышел на улицу, где уже распогодилось, было довольно тепло и о недавнем дожде напоминали только разбросанные то тут, то там темные кляксы луж.

Я подошел к стоявшему на перроне киоску, и, наконец, понял, где именно мать покупала ароматные ватрушки, румяный жаренный хек и все остальное. Но больше всего меня потрясли выложенные на поднос бутерброды – ровные кусочки хлеба, смазанные тонким слоем масла, на каждом из которых лежали по две шпротинки. Те самые шпроты, которые я безумно любил, но которые бывали у нас в доме только на Новый год.

Сглотнув слюну, я спросил у буфетчицы, сколько стоит один бутерброд, и оказалось, что 40 копеек. Таких денег у меня не было, а есть хотелось до невозможности.

– А сколько стоит «Буратино»? – поинтересовался я.

– 30 копеек! – ответила буфетчица.

30 копеек у меня как раз и было. Я купил бутылку лимонада, выпил ее на месте и спросил, принимает ли она стеклотару?

– 10 копеек бутылка! – бросила та, явно недовольная тем, что я просто не оставил бутылку ей в подарок.

Прямо на месте я получил эти 10 копеек, и в этот момент понял, что в Минводах можно жить. Еще бродя по вокзалу, я приметил, что под многими креслами валяются пустые или наполовину опорожненные бутылки. И 10 копеек за каждую – это было совсем неплохо.

Через десять минут я вернулся к этому киоску, держа в руках три пустые бутылки. Получив 30 копеек, я добавил к ним свои 10, купил бутерброд со шпротами, проглотил его за минуту и отправился снова на вокзал – высматривать бутылки.

Так я в течение нескольких часов курсировал между вокзалом и железнодорожными путями, таская в стоявшие почти на всех платформах киоски пустую стеклотару.

К трем часам дня у меня в кармане лежало уже два рубля – при том, что я съел три бутерброда со шпротами, выпил бутылку лимонада и поел мороженного.

Опьяненный своим коммерческим успехом, я купил пачку длинных сигарет «Ява», считавшихся у нас в школе высшим шиком и которых я себе никогда прежде не мог позволить, так как они стоили аж 80 копеек – больше сигарет «Космос».

Правда, с каждым часом находить пустые бутылки становилось почему-то все тяжелее, и к тому же я заметил, что на меня стали недобро коситься станционные уборщицы и работавшие на платформах дворники.

Но поначалу я не придал этому значения. Я делал деньги – это было главное! Я даже нашел эластичную авоську (были тогда такие), что позволяло сдавать сразу по 7-8 бутылок. После этого у меня появилась мысль, что так можно заработать и на билет до Москвы. То, что я был без паспорта, не имело значения – не знаю, как сейчас, а тогда при покупке билетов на поезд документов не спрашивали.

Но всякое счастье, как известно, рано или поздно заканчивается! Когда я в очередной раз подошел к киоску аж с десятью бутылками, часть из которых была в авоське, две рассованы по карманам, а одну я держал в руках, пожилая буфетчица в белом полухалате, с накрашенными до неприличия красной помадой губами, принимать их наотрез отказалась, так как, у нее, видите ли, кончились ящики для пустой тары.

Я направился со своим грузом к такому же киоску на другую платформу, затем на третью, но всюду было то же самое – «кончились ящики»!

На четвертой платформе ко мне подошел дворник и сказал:

– Малчык! Ты уже здесь всех за…бал! Кончай, малчык! Мы – хорошие люди, поэтому я тебя пока по-хорошему прошу!

Больше он ничего не сказал, но я все понял, и вернулся на вокзал, оставив собранные бутылки на перроне, но сеточку, разумеется, прихватил с собой.

Признаюсь, к тому времени я решил побыть еще один день в Минводах и понаблюдать за жизнью вокзала, так как всерьез мнил себя будущим писателем, и думал, что как писателю мне этот опыт может потом очень даже пригодиться.

Я уже открыл для себя, что любой большой вокзал – это целая Вселенная, или, по меньшей мере, ее миниатюрная копия.