тебя, его пасть растянута, словно в улыбке. Иногда я думаю, что ты очень похож на меня. Девочка тоже кажется знакомой. Если я зажмурюсь и дам волю воображению, она выглядит так, как выглядела бы Джой. Возможно, я взял фотографию именно поэтому. Потому что у меня нет снимков когда-то старшей — но теперь навечно младшей — сестры. Возможно, я решил, что, когда я стану старше, и воспоминаний станет больше, это поможет мне не забыть, что когда-то нас было двое. Или легкое сходство — единственная причина, почему я пишу это для тебя. Я знаю лишь одно: еще никогда я не видел фотографии, которая бы так обрадовала и расстроила меня одновременно. Даже без девочки ты и твоя собака выглядите как последние счастливые люди перед концом света, перед тем как начнется новая эпоха.

А может, я описываю свою жизнь для тебя, потому что людей, которым я мог бы все рассказать, больше нет, или они больше не могут мне ответить. Папа считает, что я слишком много думаю. Задаю слишком много вопросов. Он считает, что отсутствие ответов меня расстраивает. Я не знаю, прав ли он. Зато точно знаю, что папа ненавидит вопросы. Как будто отсутствие ответа лишает его чего-то. Но мне просто нужна информация. Зачем тогда в свободное время папа сидит с энциклопедией, если не в поиске ответов?

Это еще одна вещь, которую я взял из тайной комнаты. Книги. Тот, кто здесь жил, сложил стопки книг вдоль коробок. Рассмотрев фотографии, я повернул голову и заметил их. Я несколько раз оглядел стопки и начал выбирать случайные из них, читая описания. Это были не практичные книги, не учебники по истории и не техническая литература, которую папа заставлял нас читать, чтобы не потерять важные знания (позже я начал называть это лейбовицничеством). Эти книги были художественными, выдуманными историями. Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, что их объединяло, и тогда меня охватил шок, близкий к восторгу, хотя и не знал, почему это так поразило меня. Все книги были посвящены воображаемому будущему, в котором твой мир, мир До, рухнул на части. Это были истории о моем мире, мире После, написанные людьми, не знающими, как он будет выглядеть.

Я набил свой рюкзак книгами, а все остальное сложил в сумку, которую нашел на чердаке дома. Папа и Фёрг попытались убедить меня оставить книги, но у них было хорошее настроение — они нашли две рабочие запчасти от старых генераторов, а еще они оценили три с половиной коробки старых свечей, которые я нашел под столом. Я не сказал им о тайной комнате и перед уходом закрыл проход коробками. Так что, если это место было твоим секретом, оно по-прежнему осталось им. Насколько я знаю.

Той осенью я прочитал все книги, а некоторые даже дважды (тогда-то я и начал называть одержимость папы техническими и научными книгами лейбовицничеством — после прочтения «Страстей по Лейбовицу»[4], книги о том, как монахи в далеком будущем пытались воссоздать целый мир по техническому руководству, найденному в пустыне). Я читал книги в надежде найти интересные идеи, но в итоге получил лишь ночные кошмары и ощущение грусти, которое не проходило неделями.

Я знаю, нельзя тосковать по чему-то, чего ты никогда не знал, но именно это ощущение нередко вызывали у меня книги. Папа злился из-за моего увлечения. Считал книги самыми бессмысленными вещами, устарелыми пророчествами, которые все равно не сбылись. Но мне они нравились. И сейчас нравятся. Возможно, они не описывали в точности жизнь после конца света, но, если взглянуть глубже, можно было узнать многое о жизни До. Книги — ответы на вопросы, о которых ты никогда не задумывался. Но если бы я поделился этой мыслью с папой, он бы разозлился еще больше. Прошлое позади, сказал бы он. Теперь у нас есть только настоящее, и единственные полезные ответы — это те, которые помогут нам выжить в будущем.

Глава 4

Истории путника

Рыжеволосый мужчина сказал, что его зовут Брэнд.

У него была большая сумка. Достаточно тяжелая, чтобы взвалить ее на плечо, пока он шел по склону мимо сохнущих сеток, раздувшихся от рыбы. В воздухе пахло дождем, но пока он не начался, мы решили провести последние предзакатные часы на скамейке возле нашего дома. Брэнд аккуратно положил сумку возле ног и с благодарностью принял кружку с водой из ручья.

— Хорошая вода, — сказал он. — Чистая и холодная. Он посмотрел на треску и скумбрию в сетях. — Если у вас много рыбы, у меня есть на что ее обменять, — добавил он.

— У нас есть все, что нам нужно, — ответил папа.

— Все, кроме преобразователя напряжения для ветряного генератора, — с улыбкой сказал путник. — Но мы обсудим это завтра. Ваши друзья рассказали о проблемах.

Папа выглядел так, словно Брэнд одержал над ним верх в битве, к которой он даже не проявил интереса. Но путник был прав. Генератор работал с перебоями, и папа винил преобразователь. Он ворчал уже целый год, если не больше, и собирался отправиться на поиски нового.

— Хм-м-м… — пробормотал папа. — Оставайтесь на ужин. Обсудим сделку завтра. Торопиться некуда.

По своему небольшому опыту я знаю, что папа всегда задает незнакомцам два вопроса: есть ли другие люди? Они идут сюда? Я не знаю, почему он это спрашивает — из надежды или страха, но тот факт, что мы никогда не искали других людей, убеждает меня в том, что причина в последнем.

До моего рождения родители отправились на материк, мимо цепочки островов, по реке Клайд. Они отправились на одной лодке, а вернулись с четырьмя. Каждый управлял одной и вел на буксире лодку поменьше. Все были загружены вещами, в окружении многих из которых я вырос. К лодке мамы была прикреплена лодка, позже ставшая моей. Я всегда думал, что она выбрала ее из-за названия — «Добрая надежда». Позже папа признался, что из всех яхт, которые они распотрошили на запчасти в длинной заброшенной гавани, эта пахла наименее отвратительно, когда они открыли люк трюма.

Родители дважды сплавали в опустевший город, который когда-то назывался Глазго, и больше туда не возвращались. Однажды Фёрг спросил почему. Папа сказал, что там произошло что-то, что они не смогли бы объяснить, но это сломало их и замедлило настолько, что никто из них не был готов к третьей поездке, какой бы богатой ни была добыча.

Я помню, как мама, тогда еще говорившая, рассказывала