– Ну-ка, Стина, расскажи: как тебе наш санаторий?

Я задумалась.

– Всё такое большое. И немного пустынное. – Я надеялась, доктор не обидится на меня за то, что роскошный «Малиновый холм» показался мне слегка пустынным. – И очень современное, – поспешила я добавить.

Доктор Хагман рассмеялся:

– Понимаю. Такой маленькой девочке наш санаторий наверняка кажется настоящим за́мком с привидениями. Но в ближайшее время и сотрудников, и пациентов станет гораздо больше. А современно – это да: устами младенца глаголет истина.

В дверь постучали, но вместо сестры Эмерентии вошёл мужчина. Он был моложе доктора Хагмана – примерно ровесник матушки. И на нём тоже был белый халат.

– Простите, – сказал он, увидев меня. – Я и не знал, что у доктора Хагмана пациентка.

– И не какая-нибудь пациентка, – воскликнул доктор Хагман, – а фрёкен Стина – ключевая фигура в моих исследованиях туберкулёза. Стина, разреши представить тебе моего коллегу доктора Функа.

Мне стало неловко. Ведь я сидела. Должна ли я встать и сделать книксен? Или достаточно кивнуть? Как надо вести себя в таких роскошных комнатах с такими приличными людьми?

– Здравствуйте, – еле слышно произнесла я.

– Доброе утро, фрёкен, – ответил доктор Функ без всякого интереса. – Доктор Хагман, я провожу обход в отделениях с первого по двенадцатое. Могу ли я одолжить у вас сестру Петронеллу?

Я покосилась на сестру Петронеллу и заметила, что она покраснела от удовольствия. Доктор Хагман махнул рукой:

– Разумеется! Идите, сестра, идите.

Теперь в кабинете остались только мы с доктором Хагманом. Я больше не боялась, потому что доктор Хагман показался мне добрым. Однако в этой изысканной комнате я по-прежнему ощущала себя не в своей тарелке. Украшенный завитушками стул оказался чудовищно неудобным. В сиденье было что-то твёрдое, упирающееся в мою костлявую попу, бархат щекотал, а мои ноги не доставали до пола.

– Скажи мне, Стина, дружочек, кто-нибудь объяснял тебе, почему ты здесь?

Я кивнула.

– Хорошо. Как ты знаешь, чахотка – бич нашего времени. Особенно часто ею страдают маленькие дети, живущие в городах, – такие, как ты. Я глубоко убеждён, что при правильном лечении в здоровой среде мы можем добиться значительных улучшений у большинства пациентов.

В этом предложении было очень много слов, но я снова кивнула.

– К сожалению, пребывание в санатории и лекарства стоят денег, как ты сама понимаешь. И не у всех больных такие деньги имеются. В будущем я надеюсь создать фонд для финансирования лечения малообеспеченных пациентов. Но чтобы привлечь финансистов к такому подвигу гуманизма, нужны доказательства, что предлагаемое мною лечение даёт желаемый эффект. И тут на сцене появляешься ты. Понимаешь, дружочек?

Я-то давным-давно не вполне понимала, о чём он говорит, но всё же предприняла попытку.

– Меня будут лечить лекарствами и свежим воздухом, и если я поправлюсь, то, может быть, богатые люди захотят дать денег, чтобы другие бедные дети смогли лечиться как я, – осторожно проговорила я.

Доктор Хагман снова засмеялся:

– Совершенно великолепное изложение! Куда разумнее, чем моё! Можно угостить тебя стаканчиком сока?

Конечно, я согласилась, и доктор, налив из графина большой стакан черносмородинового сока, протянул его мне. Сок оказался божественно вкусным.

– Однако я хочу уточнить один момент, – продолжил доктор Хагман. – Туберкулёз – весьма коварное заболевание. Ты получишь самое лучшее лечение – но это, к сожалению, не гарантирует, что нам удастся победить болезнь. – Говоря это, он совсем погрустнел.

– Я всё понимаю, доктор Хагман, – поспешила ответить я. – Понимаю, что, видимо, скоро умру. Но если вы считаете, что от моего нахождения здесь, в «Малиновом холме», будет какой-то прок, я готова помочь. В смысле с исследованиями. – Я попыталась улыбнуться и отпила ещё один глоток вкуснейшего сока.

Доктор Хагман задумчиво посмотрел на меня:

– Должен признаться, Стина, ты кажешься необычным ребёнком. Редко приходится встречаться с такой чёткостью мысли. И правда исключительно…

В дверь снова постучали, и на этот раз вошла сестра Эмерентия. Она бросила на меня недовольный взгляд, но я уже начала привыкать к этой её манере. Скорее я пришла бы в ужас, если бы она улыбнулась мне солнечной улыбкой и погладила по голове.

Доктор Хагман и сестра Эмерентия обследовали меня целую вечность. Они слушали мои лёгкие и сердце, заглянули мне в уши и в горло. Потрогали шею и попросили покашлять. Мне пришлось ответить на массу хитрых вопросов, а сестра Эмерентия всё записывала. Хуже всего было, когда они воткнули мне в руку иглу, чтобы исследовать мою кровь. Я такая костлявая, что иголки пугают меня до обморока. Я не то что Улле, который иногда специально колет себя штопальной иглой – просто чтобы показать, какой он смелый.

Я пыталась сделать всё как надо – и, похоже, доктор остался доволен.

Наконец обследование закончилось.

– Хорошо, Стина, с твоего согласия приём лекарства начнётся уже сегодня, во время ближайшего приёма пищи.

– Да, спасибо, – ответила я вежливо.

– А теперь, как мне кажется, тебе не вредно было бы прогуляться и подышать свежим воздухом. Мы пошлём сестру за тёплыми вещами – на улице ясный, но холодный осенний день.

Да-да, свежий воздух. Наконец-то я попробую его по-настоящему.

– Большое спасибо, доктор Хагман! – сказала я и сделала книксен.

Матушка гордилась бы мной. Я вела себя как воспитанная девочка – так мне показалось.

От этого самого свежего воздуха я ничего особенного не ожидала, но когда спустилась по лестнице санатория и сделала первый вдох, до меня начало доходить, в чём суть.

Воздух тут, в лесу, оказался совсем не таким, как дома, на улице Шёмансгатан. Холодный, свежий и чистый, без каких-то особенных запахов. Дома обычно всегда чем-то пахло – салакой, дымом, готовкой или туалетом. Я сделала ещё один вдох – слишком глубокий, закашлялась и долго не могла прийти в себя.

Не одна я вышла подышать. Справа я увидела большую веранду, и на ней в плетёных креслах лежали в ряд восемь дам. Закутавшись в толстые пледы и щурясь на осеннее солнце, они выглядели очень довольными. У некоторых на голове красовались элегантные шляпки. В парке перед санаторием гуляли и другие пациенты, некоторые – под руку с медсёстрами. Я стала высматривать Рубена, но его нигде не было видно.