– Здравствуйте, Санечка! Проходите, мы вас ждем. Папа вниз, в булочную спустился, сейчас придет. Хватились, а дома хлеба ни крошки…

Простите, как это «хлеба ни крошки»? А где обещанные пироги? Отец давеча, когда в гости зазывал, пироги обещал!

– Ой, да не надо кроссовки снимать, Санечка, у нас все равно не убрано! Проходите в комнату, я пойду чайник поставлю!

Так. У них, значит, еще и не убрано. И хлеба нет. И вообще – сам воздух в жилище какой-то некислородный, печалью отдает. Да и вид у Кати странный, будто слегка припыленный. Голова нечесана, старая шаль на плечах, в которую она кутается, как бабка. А отпрыск Катин где, пятилетний Тимофей? С отцом за хлебом пошел?

Сев на продавленный диван, она обвела взглядом комнату. Да уж… Не убрано, говоришь? Ну, это еще мягко сказано… Хотя тут, похоже, и самая тщательная уборка привычного интерьера не изменит. Жесткая аскеза, а не интерьер. Шкаф, стол, диван, детская кроватка в углу. А остальное пространство – полки с книгами. Жилище витающей в облаках интеллектуалки. Как она умудрилась при всем при этом еще и ребеночка себе родить? А потом и приличного мужика из семьи увести? Загадка, как есть загадка…

Фу, какие злобные мысли в голове зашуршали! Чего она напала на бедную женщину? Ревнует, что ли? Да отцу, между прочим, только такая и нужна, чтоб интеллектуалка, чтоб полки с книгами… Может, он о такой всю жизнь и мечтал? Если б не согрешил тогда в студенчестве, на картошке, прожил бы всю жизнь с такой вот Катей и счастлив был…

Катя тихо вошла в комнату, кутаясь в свою шаль, села рядом, тускло проговорила:

– Сейчас вскипит… Только вы извините меня, Санечка, у нас к чаю ничего нет… Ну, кроме хлеба, конечно, за которым Ленечка в булочную побежал…

Ага. Значит, отец здесь в Ленечках живет. А мама его всегда торжественно Леонидом величала. «Леонид, тебя к телефону!» Или: «Как думаешь, Леонид, не замахнуться ли нам на покупку новой машины?» И звучало это куда более весомо, чем «Ленечка». По крайней мере весомее, чем «Ленечка в булочную за хлебом побежал».

Вот опять она ревнует. Ей-то какое дело, как его здесь называют? Может, у Кати привычка такая – всех уменьшительными именами называть?

– А может, вы голодны, Санечка? Я могу картошки пожарить. Хотя масла нет… Но ведь ее можно и сварить, правда?

Ох, что-то совсем умирающий голос у этой Кати. Вроде виноватый, но в то же время замороженный, равнодушный. И сама она будто умирающая. Болеет, что ли?

– Спасибо, Кать. Я не голодна. А вы что, плохо себя чувствуете?

Катя ничего не ответила, только склонила ниже голову, мотнула русыми, свисающими вдоль щек прядями. Потянув к лицу бледную ладошку, зажала пальцами нос, снова потрясла волосами. Чего это с ней? Будто с трудом рыдания сдерживает…

– У вас что-то случилось, Кать? – спросила осторожно, тронув за плечо.

Катино плечо подрагивало мелко, даже сквозь толстую шаль ощущалось, каким оно было напряженным.

– Что, Кать? – почти выкрикнула она, пытаясь развернуть ее к себе. – Говорите! Что-то с папой случилось, да?

– Нет, Санечка, нет… – испуганно подняла на нее мокрые глаза Катя. – С Ленечкой все в порядке… Да он сейчас придет, сами увидите… Вы простите меня, я сама не своя сегодня, ничего не соображаю! Ночь не спала, потом весь день в больнице, потом по фондам с Ленечкой ездили…

– По каким фондам? И почему в больнице? Кто у вас в больнице?

– Ти… Тимоша в больнице… В реанимации…

Она слезно и коротко вздохнула, будто икнула, и тут же зажала себе рот ладошкой, глядя на нее с ужасом. Будто сама своих слов испугалась. Потом отняла ладонь, стала говорить быстро, слегка захлебываясь:

– У него под утро уже приступ случился… Неожиданно так… Давно не было приступа, а тут! Я уже два года спокойно жила, думала, пронесет… И снова – приступ! Слава богу, на улице пробок не было, скорая очень быстро приехала… А если бы днем… Это еще повезло, что под утро…

– Постойте, Катя! Я ничего не понимаю… Что значит «два года спокойно жили» и почему пронесет? Он что, давно болен?

– Давно, Санечка… С рождения…

– Что-то серьезное, да?

– Да. Редкая врожденная сердечная патология.

– А… Почему не лечили?

– Это не лечится, Санечка. Тут операция нужна. У нас таких операций не делают.

– А где делают?

– В Швейцарии.

– Где?!

– Да, Санечка, да… Мне врачи сказали, если доживет до двенадцати лет, то и здесь уже можно сделать. А пока только в Швейцарии. Вот я и думала, что мы с Тимошей дотянем до его двенадцати… Сами посудите – где я и где Швейцария?

– Странно… А мне Тимофей вполне здоровым пацаном показался…

– Да. Он последний год хорошо себя чувствовал. И я тоже подумала… Расслабилась как-то, знаете ли… Вот влюбилась даже… Ой, извините, вам неприятно, наверное.

– Да бросьте! Что за глупости! Лучше скажите, что вы делать собираетесь? Надо же как-то попадать в эту Швейцарию! Это очень дорого, да?

– Да. Очень. Но вы не думайте, я готовилась, я все эти годы копила! Хоть и сумма для меня неподъемная, конечно, но я все равно пыталась хоть как-то… Дом бабушкин в деревне продала, жила экономно, вечерами корректурой занималась…

– И все равно не хватает?

– Не хватает.

– А эти фонды, в которые, вы говорите, днем ездили? Там что, не помогли?

– Помогли… Очень хорошо помогли. Как могли. Но все равно не хватает…

– А сколько?

– Пять тысяч.

– Чего? Евро? Долларов?

– Евро.

– Ну, в принципе… Не такие уж большие деньги…

– Большие, Санечка. Когда все резервы исчерпаны, то большие. Мне больше кинуться некуда, все пути закрыты. И родственники отдали все, что могли, и друзья, и просто знакомые.

– А кредиты? Можно же кредит в банке взять!

– Мне не дают, Санечка. У меня зарплата маленькая. И Ленечке тоже сегодня не дали, как он ни просил… Его друзья обещали помочь, поспрашивать у знакомых, кто может одолжить… Но кто же через третьи руки в долг даст, сами понимаете!

– Да, у папы на кафедре состоятельных знакомых точно не водится. Одни ученые бессребреники, как мама говорила.

При упоминании мамы Катя покосилась на нее испуганно, ей показалось, даже отшатнулась слегка. Помнит, наверное, как мама с ней свирепо отношения выясняла. Хотя чего в этой перепелке вообще можно выяснять? В обморок упадет, а ответного свирепого слова ни за что не скажет. Игра в одни ворота.

– Можно, конечно, квартиру продать, но это одним днем не сделаешь… – тихо рассудила Катя, будто сама с собой. – Врачи говорят, надо как можно быстрее…