Эти подробности мало что значили для Либ, но смысл она уразумела.

– Ну а Анна О’Доннелл?

– Чудесная девочка, – ответил мистер Таддеус.

В каком смысле: добродетельная? Или необыкновенная? Девчонка всех их явно очаровала. Либ пристально вглядывалась в профиль мужчины.

– Интересно, вы когда-нибудь советовали ей воздержание от пищи в качестве некоей духовной закалки?

Священник протестующе поднял руки:

– Миссис Райт, полагаю, вы не нашей веры?

– Меня крестили в Англиканской церкви, – тщательно подбирая слова, ответила Либ.

Монахиня, казалось, наблюдает за пролетающей вороной. Опасается порчи?

– Так вот, – сказал мистер Таддеус, – позвольте уверить вас, что католики должны держать пост лишь несколько часов, например с полуночи до причастия на следующее утро. Кроме того, мы воздерживаемся от мяса по средам и пятницам и во время Великого поста. Понимаете, умеренное воздержание от пищи подавляет телесные нужды, – с легкостью произнес священник, словно говорил про погоду.

– В смысле, аппетит?

– Среди прочих.

Либ опустила глаза на скользкую землю под ногами.

– И хотя бы в малой степени разделяя страдания Господа нашего, мы сопереживаем Ему, – продолжал он, – так что пост может служить покаянием.

– То есть если человек наказывает себя сам, ему будут прощены его грехи? – спросила Либ.

– Или даже грехи других людей, – еле слышно произнесла монахиня.

– Сестра права, – подтвердил священник, – если мы великодушно предлагаем списать свои страдания на счет ближнего.

Либ вообразила себе огромный гроссбух с занесенными в него дебитами и кредитами.

– Но главное – пост не должен доходить до крайности и приносить вред здоровью, – добавил мистер Таддеус.

Трудно поймать эту скользкую рыбешку.

– Тогда почему, по-вашему, Анна О’Доннелл пошла против правил своей Церкви?

– За последние месяцы я много раз увещевал ее, умолял что-нибудь съесть. – Священник дернул широкими плечами. – Но она не поддается ни на какие уговоры.

Что такого было в этой избалованной мисс, что позволило ей вовлечь всех окружающих в эту шараду?

– Вот мы и пришли, – пробормотала сестра Майкл, указывая на конец еле различимой тропинки.

Неужели это цель их путешествия? Низкая лачуга нуждалась в новой побелке, солома с крыши нависала над тремя маленькими квадратами стекла. В дальнем углу, под той же крышей, был устроен хлев.

Либ вдруг поняла глупость своих предположений. Если сиделок нанял комитет, то Малахию О’Доннеллу необязательно быть преуспевающим. Вероятно, единственное, что отличает эту семью от других, еле сводящих концы с концами, – это утверждение о том, что их девочка питается воздухом.

Либ уставилась на низкую крышу жилища О’Доннеллов. Не поторопись Макбрэрти с письмом в газету, мир за пределами этих промокших полей ничего не узнал бы. Сколько важных персон вложили в это странное предприятие свою наличность и свои имена? Неужели они надеются, что по прошествии двух недель обе медсестры послушно заговорят о чуде, сделав эту жалкую деревушку легендой христианского мира? Неужели они надеются купить одобрение и уважение как сестры милосердия, так и Соловья?

Троица прошла по тропинке мимо навозной кучи, и Либ неодобрительно поморщилась. Толстые стены хижины там и сям покосились. Разбитое стекло ближайшего к ним окна было заткнуто тряпкой. Дверь имелась только в нижней части проема, как в конюшне. Мистер Таддеус толкнул заскрипевшую половинку двери и сделал знак Либ войти первой.

Она шагнула в темноту.

Что-то прокричала женщина на незнакомом Либ языке.

Глаза Либ начали приспосабливаться к полумраку. Под ногами земляной пол. Две женщины в капорах с оборками, которые всегда носят ирландки, снимали одежду с сушилки, стоящей у очага. Передав одежду более молодой худощавой женщине, та, что постарше, выбежала вперед, чтобы поздороваться со священником за руку.

Он ответил ей на том же языке – должно быть, ирландском, – затем перешел на английский.

– Розалин О’Доннелл, полагаю, вчера ты познакомилась с сестрой Майкл.

– С добрым утром, сестра. – Женщина сжала руки монахини.

– А это миссис Райт, одна из знаменитых крымских медсестер.

– Подумать только! – У матери семейства были широкие костистые плечи, серые глаза и невеселая улыбка. – Благослови вас Господь за то, что приехали к нам издалека, мэм.

Неужели эта женщина в своем невежестве считает, что на том полуострове все еще бушует война и Либ приехала прямо из гущи сражения?

– Надо было бы принять вас в хорошей комнате. – Розалин О’Доннелл кивнула на дверь справа от камина. – Но там сейчас посетители.

Прислушавшись, Либ различила тихие звуки пения.

– Нам и здесь отлично, – заверил женщину мистер Таддеус.

– Садитесь, я принесу чай, – настаивала миссис О’Доннелл. – Все стулья в комнате, так что пока садитесь на табуретки. Хозяин копает торф для Шеймуса О’Лалора.

Табуретки представляли собой сиденья из бревен, которые женщина придвинула к самому очагу. Либ выбрала себе одну, попытавшись чуть отодвинуть ее подальше от огня. Хозяйка как будто обиделась. Понятное дело, ведь у очага самое почетное место. Так что Либ села, поставив саквояж с прохладной стороны, чтобы ее мази не растаяли.

Усевшись, Розалин О’Доннелл перекрестилась, то же сделали священник и монахиня. Либ подумала, а не надо ли последовать их примеру. Ну нет, было бы смешно копировать местных жителей.

Пение из соседней комнаты зазвучало громче. Камин выходит в оба помещения, сообразила Либ, поэтому звуки проникаются оттуда.

Пока прислуга снимала с огня кипящий чайник, миссис О’Доннелл говорила со священником о вчерашнем дожде и о том, каким необычно теплым оказалось это лето. Ни слова о дочери.

Униформа прилипла к телу Либ. Она напомнила себе, что наблюдательная медсестра не должна тратить время даром. Либ приметила простой стол, придвинутый к задней стене без окна. Крашеный буфет со странной зарешеченной, как у клетки, нижней частью. Несколько маленьких дверец в стене – стенные шкафы? Прибитая сверху гвоздями занавеска из старых мешков из-под муки. Все довольно примитивное, но опрятное. Закопченный колпак трубы сплетен из прутьев. С каждой стороны камина виднеются квадратные углубления, а повыше висит на гвозде ящичек с солью. На каминной полке пара латунных подсвечников, распятие и небольшой дагеротип под стеклом в черной лакированной рамке.

– А как сегодня Анна? – наконец спросил мистер Таддеус, когда они прихлебывали крепкий чай, в том числе и горничная.

– Вполне в себе, слава Богу.