Секретарша Аврора, худощавая брюнетка вечных двадцати восьми лет, как всегда, уже что-то знала. Когда Линяев вошел в приемную, она, звеня кубачинскими монистами и браслетами, оторвалась от шкафа с «исходящими» и «входящими» и, приложив к ярко-красным губам длинный наманикюренный палец, шепнула:

— Только не заводитесь!

Федосов вышел из-за стола, шагнул ему навстречу.

— С приездом!

Широкие плечи его подались вперед, руки были слегка оттопырены, так выходят на ковер борцы. И пожал он Линяеву ладонь по-борцовски — обеими руками. Одной сдавил пальцы соперника, второй проверил: крепки ли его бицепсы. И Линяев вспомнил, что говаривали о Федосове, будто он в молодости и впрямь занимался борьбой, лихо бил чечетку и тем самым будто бы произвел впечатление на тогдашнего руководителя области, тот будто бы сказал: «Говорите, у вашей молодежи нет истинного лидера, так вот вожак, способный увлечь парней и девчат огненной пляской и личным примером в спорте. Принимайте!» Но Федосову увлечь молодежь не удалось, в жизни для этого требовалось другое, но стереотип был мощен, как тепловоз, потащил дальше от станции к станции…

— Как отдохнули? — поинтересовался Федосов, возвращаясь за стол.

— Прекрасно! — ответил Линяев.

— Тогда приступим к делу! Да вы присаживайтесь. Разговор у нас будет долгим и серьезным, — предупредил главный редактор. — Юрий Степанович, я задержал работу над передачей до вашего возвращения, — сказал он, положив кулак на лежавшую перед ним рукопись, словно пригвоздил к столу.

— Какую именно? — обескураженно спросил Линяев, перед отъездом он оставил задел из трех передач, в которых был совершенно уверен.

— «Поэты о любви», — прочитал Федосов заголовок.

Господи, ее-то Линяев и вовсе не брал в расчет, московская кинопленка и связующий дикторский текст, — вот и вся забота. Не сценарий — одно только слово.

— Что же вас в ней не устроило? Немудреная передача, — Линяев не скрывал своего удивления.

— Вот-вот! Из-за такого облегченного отношения к передаче вы, Юрий Степанович, и допустили серьезный идейный просчет! — торжественно обвинил Федосов, точно схватил за руку карманника.

— Не понимаю, — искренне признался Линяев. — Стихи о любви.

— О любви, — охотно согласился Федосов. — Но вы эту важную тему свели к отношениям полов. Сузили важный вопрос. А где любовь к Родине? К народу?

— Разумеется, глагол «любить» имеет широкое толкование, — растерялся Линяев. — Есть и любовь к матери. И даже к гастрономии тоже любовь. Скажем, к макаронам по-флотски. Но это из области лингвистики. У нас речь о другом. Именно об отношении полов! Так и была задумана передача. Изначально! А то, о чем говорите вы, совершенно иная тема.

— Тема одна! Только вы избрали легкий путь, — возразил Федосов и протянул сценарий. — Теперь исправляйте ошибку. Возьмите Маяковского и… так далее. И еще. Название у передачи уж больно неопределенное: «Поэты о любви». О какой любви? Давайте скажем со всей прямотой: «Поэты о любви к Родине».

— А как же лирические стихи?

— А их убрать!

— Но, может, мы сделаем две передачи? Одну патриотическую? Второй останется эта, сугубо о любви? — предложил Линяев, все еще пытаясь спасти готовую передачу.

— Не будем раздувать программу… Или у вас к этой… «сугубо…» повышенный интерес? Вижу по глазам: я прав! — будто бы пошутил Федосов, а сам был заметно доволен: уличил его и тут.

— Я — схимник, — скромно признался Линяев. — Скажу по секрету: передача готовилась по неофициальной просьбе. К дню рождения Натальи Николаевны. Как известно, она очень любит лирику. Ну и мне… намекнули. Понимаете? Это был бы наш подарок. Как бы. Понимаете? Надеюсь, вы догадались, кого я имею в виду?

Натальей Николаевной, по его сведениям, звали жену председателя облисполкома. Однажды Линяев видел эту почтенную даму на вечере местных поэтов, что и подвинуло его на дерзкую, но святую ложь.

— Что же вы меня не поставили в известность? Перед вашим отъездом? — занервничал Федосов.

— Не решился. У меня сложилось впечатление, что вы не переносите подхалимов. А мне, — Линяев притворно вздохнул, — не хватило мужества. Или я в вас ошибся?

— Нет, конечно! А… кто намекнул?

— Геннадий Петрович, и не спрашивайте! Звонок был приватным. Я клятвенно обещал.

— Как же теперь быть? — снова забеспокоился Федосов.

— Ну… если вы не считаете передачу безнадежной, выпустить ее в эфир… И даже получится красиво. И себя мы не унизили, сохранили достоинство. И в то же время уважили человека, выполнили просьбу его души.

— Так и сделаем! — твердо решил Федосов. — И… все-таки вы меня подвели.

Обедать Линяев поехал после рабочего дня. Есть не хотелось. Он уже не помнит, когда в последний раз испытывал чувство голода. Но каждый полноценный мужчина обедает, значит, пообедает и он.

Трамвай привез его в центр города. Он прошел по главной улице и остановил выбор на молочном кафе.

В кафе он увидел Мыловарова. Тот расположился вблизи от входа за одним столиком с молодой симпатичной женщиной. Ее лицо показалось Линяеву знакомым. Он попытался вспомнить, кто она, и не мог.

Судя по всему, Мыловаров пришел с ней. Он отложил меню, подался в ее сторону и о чем-то заговорил. Взгляд его бегал по ее лицу. Она внимательно слушала и слегка покачивала головой.

Линяев положил руки на спинку свободного стула:

— Позвольте?

— Занято! — резко бросил Мыловаров, не оборачиваясь.

Но тут же спохватился:

— Это ты? Садись, конечно.

Он недовольно взглянул на Линяева. Третий человек за столом, очевидно, не входил в его планы. Линяев пожал плечами: для интимных встреч выбирай другое место.

— Я где-то видел вас, — прямо сказал он женщине. — Где — не помню.

Женщина улыбнулась.

— А я помню. Помню самолет и вашу длинную раздвижную шею. Мой сын потом просил купить ему такую шею.

Ну да: самолет, малыш-союзник и его мать. Тогда ему показалось, что у нее большой нос. Возможно, поэтому он ее не узнал сразу. Он признался вслух и в этом. Она добродушно засмеялась и сказала Мыловарову:

— Ваш приятель — забавный человек.

Она протянула ладошку.

— Наш новый литработник, — неохотно пояснил Мыловаров. — А он из студии телевидения. Так сказать, редактор художественных передач — Линяев.

— Юрий Степанович, — добавил Линяев, пожав ее руку, и весело поглядел на поскучневшего Мыловарова.

Затем последовала пауза. Линяев и Алина Васильевна хитровато, исподтишка поглядывали друг на друга. Мыловаров собирался с мыслями. Ему, соединяющему звену, предстояло завязать непринужденный светский разговор.

— Линяев напялил блестящий мундир остряка сравнительно недавно, — начал Мыловаров. — Произошло мощное извержение, с громом и пламенем, как и подобает, и с тех пор из Линяева бьет тугой фонтан остроумия. Какие силы пробили в нем мрачную, бесплодную породу? Неизвестно. С чем связано их пробуждение? Геологическая загадка. Порой я, профессиональный юморист, чувствую себя беспомощной мошкой в присутствии