стороны в сторону. — И мне страшно от того, что я не вижу рядом с собой ни мужа, ни детей из пробирки, Фис.

— Не будь так категорична, — возражает мачеха. — Дети из пробирки — это не приговор.

— Я понимаю. Но парадокс в том, что если бы десять лет назад я не встретилась с Каменевым — мне не пришлось бы думать ни о том, ни о другом, — мрачно говорит Милена.

— Хватит себя истязать, — Анфиса присаживается в кресло, сложив ноги в «кембриджский крест». — Десять лет прошло.

— Да, но иногда, кажется, что это было только вчера, — отвечает Милена, смотря вдаль. — Я так много потеряла из-за своей глупости и эгоизма.

— Мы все совершаем ошибки, дорогая. Важно научиться выносить из них уроки и идти дальше.

— Твоя правда, — поджимает губы падчерица и снимает с себя плед. Она складывает его в аккуратный прямоугольник, а затем кладет на соседнее кресло из ротанга.

Глава 3. Встреча

Когда дверь лифта открывается на семнадцатом этаже, Мила лихорадочно перебирает вещи в своей сумочке, пытаясь найти ключи. Перерыв все, она уже было отчаивается и собирается ехать к Игорю, но в решающий момент эти негодники находятся в небольшом боковом кармане.

С глубоким вздохом облегчения Милена распахивает двери своей трёшки. Она быстро щелкает пультом, чтобы отключить навязчивую сигнализацию. Потом снимает ботильоны и скрупулёзно проходит по ним щёточкой для замши, и ставит их на полку к остальной обуви, бережно хранящейся в специально отведенном для нее стеллаже. Сумочка оказывается рядом с остальными аксессуарами. После этого Мила моет руки и смывает с себя макияж, изрядно поднадоевший за целый день. По мере того, как ватные диски с молочком и лосьоном проходятся по ее коже, от строгого заместителя главного редактора не остается и следа. Блондинка в отражении совершенно не выглядит на двадцать семь лет, в лучшем случае — двадцать два. Это определенно генетика ее матери, ведь даже в пятьдесят та выглядит, как тридцатилетняя Шарлиз Террон.

В просторной квартире много света и воздуха, при этом она не походит на больничную палату, ведь дизайнеры на славу потрудились пять лет назад, когда Мила получила свой первый диплом. Эта квартира была способом Бориса Владимировича выразить девушке свое одобрение. Сотников выбрал просторные апартаменты в престижном районе, где, по его мнению, обитают люди их круга. Как и с прошлой квартирой, Милу никто не спрашивал о ее предпочтениях в дизайне интерьера. Папа отвалил немалую сумму за скандинавский стиль и панорамные окна, которые, к слову, всегда скрыты плотными шторами.

Милена переодевается в удобный домашний костюм и идет на кухню за бокалом полусухого эльзасского рислинга. Потом по-турецки усаживается в широкое кресло, включает свой макбук и приступает к поиску свежей информации о Каменеве.

В сети встречаются несколько фотографий Леонида со своей покойной женой, умершей от Ковида в двадцать первом году. Вивьен Росси была довольно востребованным дизайнером интерьера в Италии, носила смешные круглые очки и, как гласит интернет, стала женой Леонида в две тысячи четырнадцатом году. Сейчас эта информация уже не так действовала на Милу, но, когда она узнала об этом впервые, смесь гнева и ненависти породили в ней абсолютно незнакомое чувство.

«Недолго же ты горевал после нашего разрыва» — в очередной раз проносится у нее в голове и она закрывает вкладку с темноволосой итальянкой в очках с круглой оправой. Милена знала о том, что у Леонида, или как все его называют в Европе — Лео, есть то ли десятилетняя, то ли девятилетняя дочка, но о ней все данные в сети подчищены. Нет ни имени, ни точного возраста, ни даже фотографии. Информации ничтожно мало обо всем, что его касается. И от этого блондинка закипает. Она недовольно поджимает губы и залпом допивает оставшийся в бокале рислинг.

Милена снова идет на кухню за вином, по пути принимая решение забрать уже всю бутылку с собой в спальню, и в этот момент до нее доносится звук входящего вызова.

На экране высвечивается довольная физиономия улыбающегося Якимова.

— Слушаю, — отвечает Мила, попутно поглядывая на винтажные бронзовые часы, стоя́щие на полке возле телевизора.

— Привет, Милен Борисовна, — голос у Степана Альбертовича непривычно взволнованный. — Ситуация у нас. Тихий ужас.

— Что случилось? — девушка старается не показывать своего волнения, но заранее присаживается и подливает себе в бокал.

— Разговор у меня с Агрономовым был. Так вот, Мил, ты не поверишь. Этот ублюдок ставит нам свои условия, — речь Якимова сбивчивая, раздраженная. Милена думает о том, что сейчас он наверняка еще и весь красный, как бывает, когда Степан Альбертович злится. Он сразу становится похож на мистера Крабса из «Губки Боба».

Его в «Империале» так и прозвали, кстати, за глаза. Уж больно у Якимова много общего с владельцем «Красти-Краб».

— Подождите, — говорит Мила. — Успокойтесь и по порядку мне все расскажите, потому, что я ничего не понимаю.

— Позвонил Агрономов, и в своей надменной манере сообщил, что интервью Каменев может дать только завтра, поскольку у него там какие-то обстоятельства.

Мила мысленно ругнулась, сделала еще глоток вина, вспомнила свою технику дыхания и даже успела послать Агрономова в какой-то там матери. А потом в своей сдержанной манере ответила:

— Я поняла. Так, он хочет, чтобы мы и видео-материал завтра отсняли?

— Я ему объяснил, — выдыхает Якимов, а на заднем фоне слышно, как щелкает зажигалка, — что такие дела так не делаются. Нужно собрать команду, составить пресс-релиз…

— Он это и сам прекрасно знает, — вспыхивает Милена. — Он же столько лет в пиаре работает.

— Но его клиент чихать хотел на все эти нюансы. Поэтому, Мил Борисовна, я не знаю, какому черту ты будешь завтра душу свою продавать, но мне нужен достойный материал, — слышно, как он затягивается сигаретой и Мила уже сама подумывает о «Чапмане» с вишневым вкусом. — Сошлись с ним на небольшом интервью завтра в шесть, — рассказывает Якимов, — но при условии, что Каменев уделит нам своего драгоценного времени в Римме. Я вызвонил Кравцова, чтобы он пару снимков сделал в новой квартире нашей звезды. Остается дело за тобой.

— А у меня выбор есть? — иронично