Даже немалая министерская зарплата не могла покрыть все траты — запросы у молодой министерши были поистине царскими. Самым известным модным домом в Петербурге был тогда модный Дом Бризак. И вот с 1910 по 1915 год только в этом модном Доме мадам Сухомлинова заказала платьев на 30 тысяч рублей. Громадная по тем временам сумма. Лучшие наряды, самые дорогие ювелиры… Ах, она была так легкомысленна, так беспечна!

Следователи находили все новые и новые доказательства того, что Сухомлинов вряд ли мог обеспечить разгулявшуюся супругу, не запуская руку в государственный карман. За время, которое он занимал должность военного министра, его капитал увеличился более чем до 700 тысяч рублей. Причем было подсчитано, что жалование, прогонные деньги, кормовые, представительские и все другие выплаты составили 263 тысячи рублей.

На следствии Сухомлинову был задан вопрос: «Откуда взялись эти лишние 537 тысяч рублей?» Он ответил, что выиграл на бирже. Но таких ставок в Петербурге не было..

Так в деле Сухомлинова появилась коррупционная составляющая. Условия тендеров по заключению тех или иных военных контрактов постоянно нарушались военным министерством. Перед войной на военные цели из казны выделялись огромные деньги — почти четверть бюджета Российской империи. За право получить оборонный заказ боролись крупнейшие мировые производители. Свои предпочтения Сухомлинов формировал по определенному принципу — добивался заказов для тех фирм, которые, как сейчас говорят, давали ему откаты. У компании «Виккерс» — известнейшая английская компания, выпускающая оружие, — были огромные преференции на российском рынке. А на российские компании из Тулы, которые на самом деле запрашивали цену существенно ниже, не обращали внимания.

Выяснилось, что участниками сомнительных сделок были те самые люди, которые в избытке толпились в гостиной дома военного министра. Вокруг Сухомлиновых крутилась масса авантюристов, каких-то темных личностей, падких на наживу. В этом потом обвиняли супругу министра, его подчиненных, ближайших сотрудников. Но неужели он сам был просто беспечен и наивен?

Почему же все четыре генерал-прокурора не согнулись под напором царя? И почему Николай Второй назначил на столь высокую должность именно таких людей?

Думается, все объясняется достаточно просто. Все-таки император в то сложное для России время подбирал на должность генерал-прокурора не покорных исполнителей, а твердых людей, на которых можно было бы опереться. Ведь на то, что прогибается, опереться нельзя.

Но до суда дело при царе так и не дошло. В феврале царь отрекся от престола в результате заговора самых близких ему людей и генералов. Власть перешла к Временному правительству.

Казалось, до министра Сухомлинова уже никому нет никакого дела и его скоро благополучно забудут. Но это было не так. В мае толпа вооруженных людей ворвалась в квартиру, где Сухомлинов все еще формально находился под домашним арестом. Они требовали суда над бывшим министром — война-то не кончилась и на фронте продолжали гибнуть солдаты. Его имя для народа по-прежнему было главным символом предательства.

Сухомлинова нашли в его доме, спрятавшимся среди перин и с подушкой на голове — он пытался таким образом укрыться от новых властей. Все же его извлекли из его постели и повезли в Таврический дворец, где заседала Дума и Петроградский Совет. Вот как он сам потом описывал этот эпизод:

«В то время, когда я так отстаивал свою голову, вспыхивает Февральская революция 1917 года, и какая-то компания вооруженных людей арестовывает меня на квартире и везет в Таврический дворец, где уже организовалась новая власть. Во время переезда в грузовом автомобиле субъект в очках держал против моего виска браунинг, дуло которого стукалось мне в голову на ухабах. Полнейшее мое равнодушие к этому боевому его приему привело к тому, что он вскоре спрятал оружие в кобуру. Затем несколько вопросов относительно моего дела и совершенно спокойные мои ответы на них окончились тем, что первоначальное неприязненное ко мне отношение превратилось в благожелательное.

У Таврического дворца снаружи и в залах, по которым я проходил, была масса народу, и никаким оскорблениям я не подвергался, как об этом неверно сообщали газеты. Действительно, всего один долговязый, кавказского типа человек произнес из дальних рядов: „Изменник“. Я остановился и, глядя на него в упор, громко ему ответил: „Неправда!“. Тип настолько уменьшился тогда в росте, что головы его больше не стало видно, и я спокойно продолжал дорогу, без малейших каких-либо инцидентов…»

На самом деле было не совсем так. Когда в Таврическом объявили о том, что ведут Сухомлинова, начался страшный шум — солдаты с винтовками с примкнутыми штыками сбегались для того, чтобы лично расправиться с этим старым, перепуганным человеком.

Навстречу Сухомлинову выбежал новый генерал-прокурор — Александр Федорович Керенский. Он закричал: «Не сметь прикасаться к этому человеку!», сорвал с него погоны — Сухомлинов был в мундире царских времен — и бросил солдатам, которые их стали рвать и топтать.

Товарищи, если вы не верите мне, я готов застрелиться у вас перед глазами! — объявил Керенский представителям Петросовета. — Но мы должны судить его народным судом!

Керенский защищал экс-министра от самосуда вовсе не из благородства. Он имел далеко идущие планы — сделать Сухомлинова главным героем показательного процесса над старой властью. На этом процессе он мечтал блистать лично как главный обвинитель.

Сухомлинова вновь отправили в Петропавловскую крепость. После Февральской революции условия заключения здесь сильно изменились. Исчезла дополнительная мебель, исчезла удобная постель. А главное, узники теперь не могли себя чувствовать в безопасности. Питались они объедками с солдатской кухни, а по ночам охранники устраивали обыски и жестоко издевались над заключенными — бывшими генералами, министрами, князьями.

Революционная власть арестовала и Екатерину Викторовну. Она оказалась в одной камере с бывшей фрейлиной императрицы Анной Вырубовой. Кстати, Распутин как-то сказал, что он любит только двух этих женщин. Вырубова впоследствии вспоминала о времени в тюрьме:

«Катя всегда занималась, читала, писала, и из черного хлеба лепила прелестные цветы, краску брала из синей полосы на стене и кусочка красной бумаги, в которую был завернут чай».

Сам Сухомлинов коротал время с Щегловитовым — бывшим министром юстиции, тем самым, кто по иронии истории начинал уголовное дело против него. Его камера оказалась по соседству, и им даже разрешали вдвоем приходить в библиотеку, чтобы составить каталог этой тюремной библиотеки. О чем они тогда говорили, мы не знаем, но поговорить, согласитесь, им было о чем…

В кресле генерал-прокурора России в те революционные месяцы 1917 года очень недолго побывали еще: Переверзев, Ефремов, Зарудный. Последним, кто приложил руку к делу Сухомлинова, был Малянтович.

Какое-то время дело Сухомлинова привлекало внимание общества. Временное правительство вынуждено было даже передать